Возвращение домой

Дожидаясь, когда закипит молоко, она почувствовала, что ее глаза наполняются слезами, но о ком были эти слезы – не знала.

Она услышала, что Нат заплакал. Отставив молоко, немного подождала: вдруг он уймется и снова заснет, но, естественно, он и не думал успокаиваться, только ревел еще громче. Пришлось пойти в спальню. Лавди вынула мальчика из кроватки, закутала в большое шерстяное одеяло, принесла в кухню и положила на диван.

– Ну, чего ты надрываешься?

– Маму хочу-у!

– Я здесь, хватит плакать.

Сунув большой палец в рот, он следил за ней прищуренными глазами. Отыскав кружку, она заварила какао, потом опять подошла к Нату и, разговаривая, напоила его. Вскоре он заснул. Выпив какао, Лавди поставила кружку на сушилку, выключила радио и легла на диван рядом с Натом, подпихнув руку под его теплое пухленькое тельце и укрывшись его одеялом. Губами она касалась шелковистых волос ребенка. От него сладко пахло мылом.

Проснулась Лавди в семь. Свет горел всю ночь, и, взглянув на часы, она сразу поняла, что Уолтера нет, что он не ночевал дома. Нат продолжал спокойно спать. Она осторожно высвободила руку, на которой он лежал, привстала, соскользнула с дивана и подоткнула ему одеяло.

Она потянулась. После сна в неудобной позе на краю дивана у нее ныли мышцы рук и ног, затекла шея. Ветер не стихал, а здесь, на склоне холма, место было открытое. Она вспомнила о собаках и прислушалась, но лая слышно не было. Наверно, Уолтер, вернувшись после ночного веселья на утреннюю дойку, по пути в коровник выпустил их из будок. С каким-то безразличием Лавди пыталась угадать, каково ему сейчас – страдает ли он от ужасного похмелья, или, может быть, его мучают угрызения совести. Скорее всего, ни то ни другое. Так или иначе, это уже не имеет значения. После сегодняшней ночи все, что касалось мужа, перестало ее волновать.

Она подошла к плите, открыла духовку, вынула зачерствевшую запеканку и соскребла ее в ведро для свиней. Потом выгребла золу и развела огонь. Плита была готова к предстоящему дню. Ничего больше Лавди делать не собиралась.

В передней она натянула свой толстый непромокаемый плащ, набросила на голову шерстяной шарф, сунула ноги в резиновые сапоги. Потом вернулась на кухню и взяла Ната на руки, завернув его, как младенца в пеленки, в толстое шерстяное одеяло, которым он был укрыт. Он спал как сурок. Она выключила свет, прошла из темной кухни в переднюю и вышла из дома. Холодное, ветреное декабрьское утро было темным, но Лавди не нужен был свет: она знала наизусть каждый шаг и каждый камешек на своем пути. Она спустилась к подножию холма по тропинке, уходящей в поля, и вышла на проселочную дорогу, ведущую к Нанчерроу. С Натом на руках Лавди пустилась в долгий путь домой.

В семь часов утра Неттлбед всегда первым спускался вниз. В былые времена он, невзирая на ранний час, неизменно одевался по всей форме, как подобало его высокому положению дворецкого. Но во время войны стало не до церемоний: ему пришлось по совместительству заведовать еще и огородом, и в результате он выработал для себя некий компромисс: фланелевая рубашка в полоску, отстегивающийся белый воротник, черный галстук и темно-синий пуловер с треугольным вырезом. Если он занимался грязной работой, к примеру стряпал или ощипывал птицу, то поверх этой униформы повязывал мясницкий фартук в сине-белую полоску, который, по мнению миссис Неттлбед, был практичным и вместе с тем нисколько не ронял достоинства ее мужа.

Утренний обход подчинялся раз и навсегда заведенному порядку. Отпереть и открыть парадную дверь, раздернуть занавески и приоткрыть окна в столовой и гостиной, чтобы впустить капельку свежего воздуха и выветрить запах табачного дыма. Далее – кухня. Поставить чайник для утреннего чая полковника, отпереть дверь судомойни. Потом – по черному коридору в оружейную, где спал Тигр. (Пеко с годами прочно обосновался в спальне миссис Кэри-Льюис и спал там. В углу комнаты ему для проформы поставили корзину, но ни для кого не было секретом, что ему больше нравится спать в ногах хозяйкиной постели.)

По утрам Тигра плохо слушались лапы, и Неттлбед жалел старого пса, ибо и сам страдал от ревматизма, в свои шестьдесят пять проводя почти весь день на ногах. Когда дул восточный ветер, его опухшие колени красноречиво давали знать о себе.

– Ну, приятель, пошли, – поманил Неттлбед. Тигр с усилием поднялся на свои четыре лапы, проковылял к двери и вышел в темный сад. Неттлбед пошел за ним, чтобы убедиться, что Тигр сделал свои дела.

Сегодня пес копался битый час, и Неттлбед продрог до костей, пока ждал его на холодном ветру. Грустно было видеть, как дряхлеет хорошая собака. Неттлбед никогда не был заядлым собачником, но Тигра он любил. Столько лет этот пес был полковнику верным другом и утешителем в горестях.