Задумался, придется что-то изобретать. Если я начну стучать, вызывать этих уродов — они могут и не открыть. А еще могут всполошиться и как следует подготовиться. Не исключено, что в доме есть оружие, например ружье. Получение заряда дроби в кишки не способствует пищеварению.
Блеснула мысль — вот оно! Нашел решение. Подозвал Машу и объяснил, что она должна сделать. Маша кивнула головой, сняла шарф и подошла к двери. Я прижался рядом, за углом, так, чтобы меня не было видно ни с веранды, ни из окна, выходящего в зал. Стук в дверь — осторожный, нервный, как стучат женщины. Некоторое время ничего не происходит, тихо. Потом хлопнула дверь на веранду, и кто-то подошел к входной двери.
— Кто? Кого надо?
— Ольгу. Мне надо ей отдать долг — только сейчас принесли. Я занимала пятьсот рублей. Позовите мать. Это соседка.
— Щас… спрошу! — парень ушел внутрь дома и минуты три не показывался. Похоже, что там происходила какая-то работа. Обсуждение, так сказать. Потом парень появился снова:
— А чего ночью-то? Утром нельзя было прийти? Она уже спать легла. Ты одна?
— Одна. Само собой, одна! Я только отдам деньги и уйду.
— Ладно. Заходи…
Крупный, полноватый парень около двадцати лет приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу, осматривая все вокруг, готовый тут же захлопнуть дверь:
— Заходи. Быстрее.
Мария изобразила, что сейчас станет подниматься по невысокому крыльцу, парень отвлекся на нее, разглядывая стройную фигуру в тренировочном костюме, высвечивающуюся в лунном свете, когда я вышагнул из-за угла, обутый в мягкие кеды, и с размаху врезал парню по голове дубовой скалкой. Звук был такой, будто врезал деревянному столбу. Парень обмяк и свалился на пороге, повиснув головой через ступеньку.
— Жди тут! — тихо скомандовал я и бросился в дом — если второй в это время поглядывал за входом, нельзя было дать ему подготовиться к сопротивлению.
Однако нет. Этот скот был занят тем, что разукрашивал свою мачеху разнообразными узорами. В качестве красок служила кровь, выдавленная из убитой кошки, ощерившей окровавленные зубы в эмалированном тазу посреди комнаты.
Не оборачиваясь, парень спросил:
— Ты врезал ей? Неплохо иметь еще жертву. Да и денежки как раз в кон!
Он обернулся, когда я уже сделал два шага, приблизившись на расстояние метра. Удар! Сатанист падает на пол и не шевелится. Беглый осмотр комнат — больше никого нет. Их двое. Двое — и жертва, привязанная к столу и вращающая вытаращенными глазами.
Поворачиваюсь, иду к входу. Под ногами скрипят тяжелые половицы. Половики и дорожки аккуратно свернуты и сложены у входа — не хотели пачкать кровью. Подхожу к лежащему без чувств парню, хватаю за ноги и волоку в дом. Маша идет за мной, я останавливаю:
— Шарф! Сейчас же надень шарф! Там Ольга — она не должна нас узнать.
Мария быстро заматывает лицо, и я закрываю дверь. Затем волоку парня дальше. Голова сатаниста волочится по полу, лицо бьется о высокий порог, но мне не до удобства негодяя. До смерти не заживет — и славно. Оглядываюсь вокруг — вижу стулья с высокой спинкой — добротные, старые. Из настоящего дерева. Не ДСП какое-нибудь. Иду на кухню, шарюсь по чулану, по полкам. Стараюсь браться за вещи только через тряпочку — отпечатки пальцев нам ни к чему. Потом выругался и взял кухонный нож — то, что я искал, висело у меня над головой — бельевые веревки, на веранде. Обрезал, принес в зал.
Усадив негодяев на стулья, по одному привязываю ноги к ножкам, руки стягиваю за спинкой стула. Рты набил тряпками, взятыми с кухни, кляпы перетянул полосками ткани, завязанными на затылке. Все. Норма. Упакованы, безопасны. Теперь очередь за жертвой.
Ольга лежит на столе, обнаженная, вымазанная кровью — своей и чужой. Ее запястья надрезаны и завязаны несвежими тряпочками. На животе надрез — сверху вниз, от пупка вниз, до линии волос. Кожа в этом месте разошлась, демонстрируя желтоватый жир и красные мышцы. Такое впечатление, что женщину хотели освежевать, снять с нее кожу и тренировались, а может, только что начали это дело, да мы помешали. Меня даже передернуло — вовремя успели. Вот же поганцы!
Комната довольно хорошо освещена — множеством свечей, язычки пламени которых колеблются от движения воздуха, тянущего откуда-то со стороны, возможно, из приоткрытых форточек. В комнате жарко — свечей много, а на улице и так духота. Висит запах стеарина и чего-то неуловимого, знакомого… воск? Ладан? Что-то травяное, приторное. Рот жертвы заткнут, ноги и руки привязаны к ножкам стола. Она в сознании, мотает головой, мычит, пытается что-то сказать. Я молча подхожу к ней, лежащей в луже крови, и негромко, весомо, говорю, стараясь изменить голос, нарочито хрипя и кашляя:
— Сейчас я выну у тебя изо рта кляп. Ты не должна кричать и звать на помощь. Тебе ничего не грозит — мы пришли для того, чтобы освободить. Ты меня хорошо поняла? Если ты закричишь, то подвергнешь нашу жизнь опасности. И еще — сейчас ты узнаешь, кто убил твою дочь Свету. Хочешь это узнать? Хочешь отомстить убийце?