Возвращение грифона

– Какая красавица? Как ты сказал?

– Отпадная. Так – похоже, психиатр в тебе неистребим. Может как-то можно его заглушить, а? Ну-ка, ну-ка… – я сдвинул с груди женщины одеяло и стал целовать соски, тут же собравшиеся в тугие розово-коричеевые ягодки. Она поёжилась и покрылась мурашками, тяжело и прерывисто задышала, с упрёком сказав:

– Ну что ты со мной делаешь?! Я и так уже просто булькаю внутри…после наших игрищ. И ты опять?!

– А нечего было будить. Зачем меня разговорами разогрела? Нет уж, теперь поздно…держись!

И она держалась. Полчаса. А после заснула, разбросав руки и ноги – левую ногу перекинула через меня, правая рука висит до пола, влажные красные губы полуоткрыты и время от времени пошлёпывают, как будто пытаются поцеловать что-то, витающее в воздухе. Вырубилась напрочь, утомлённая сексом и переживаниями. Наконец-то!

Я осторожно снял с себя её голую ногу и положил поближе к другой, накрыл одеялом, поправив руку и убрал со лба всклокоченные, намокшие от пота волосы. Полюбовался картиной спящей любовницы – нет ничего красивее спящих детишек и любимых женщин. Они чем-то сродни друг другу – во сне такие беззащитные, такие милые, хочется укрыть их от всех опасностей в мире, от зла и печали. Увы, не всегда это удаётся…

Помучившись минут пятнадцать – сон куда-то улетучился – я осторожно слез с кровати и пошёл во двор, как есть, голышом. На улице ещё темно, так что никто не увидит. Вода в душе уже остыла, но была ещё довольно тёплой. Помылся, постоял под струями воды, решив утром наполнить бак доверху – напор слабоват, видно вода кончается. Пока стоял – думал. Что меня ждёт? И что в моих отношения с Машей? Люблю ли я её? Хммм…не знаю. Мне с ней комфортно, она хороший товарищ – если можно так сказать о женщине. У неё великолепное тело, она неистощима в постели и правда меня любит. Так что же мне ещё надо? Но вот нет чего-то такого…неуловимого…вероятно – это называется 'любовь'. Нет любви. Настоящей любви, ради которой хочется умереть, или свернуть горы. Спокойная дружба-любовь без безумства и горения. Вероятно, всё-таки место в моей душе занято другой женщиной, совсем другой. И с этим ничего не поделаешь.

Я вздохнул, закрыл кран душа. По коже пошли мурашки – поднялся утренний ветерок и похолодил мою остывшую в воде кожу. Полотенце рядом с душем на верёвке уже высохло после ночных водных процедур, я насухо растёрся и побрёл в дом, глядя на розовеющий рассвет. Прикинув время, цокнул языком и решил, что всё-таки стоило бы поспать пару часов, иначе завтра буду сонный, как зимняя муха.

С этой мыслью я побрёл к постели, отодвинул на другой край Машу, снова разбросавшуюся по всей постели, чуть не поперёк, пристроился на краешек дивана…и как ни странно, почти тут же уснул. Вода смыла с меня груз мыслей и грязь ночных похождений. Мне ничего не снилось (Спасибо, Оле Лукойе, он же Морфей!), и я как следует отдохнул за эти недолгие часы сна.

– Ваня, вставай! Да ну вставай же, обед на столе! – в носу чего-то засвербило, и я, не выдержав, чихнул и открыл глаза. Надо мной наклонилось смеющееся лицо Маши. Она держала в руке пёрышко, которым, негодяйка, щекотала у меня в носу.

– Наконец-то! Спишь, как мёртвый! Пора обедать, а ты ещё не завтракал. Так истощаешь, как скелет, надо хорошо питаться.

– Не делай из еды культа, Киса!

– О! Ты любишь 'Двенадцать стульев'? – восхитилась Маша – я обожаю Ильфа и Петрова! Вставай, Ванечка. Я таких щей свежих наварила, густые – ложка стоит! Мяса полкастрюли. Тебе надо хорошо кушать. Ты вон как ночью трудился…

– Ты про что – подозрительно осведомился я – ты помалкивай о том, о чём говорить нельзя. Забудь.

– Не могу забыть! – невинно похлопала глазками Мария – ты был великолепен в постели. А ты о чём, вообще-то? Кстати, за мясом ходила на базар, к тётке Гале. Она мясом торгует и яйцами. Так вот – эта самая тётя Галя что-то вроде справочника, или как это лучше сказать – информбюро. Что у нас в посёлке происходит – всё знает. Все новости на базар стекаются. Понимаешь?

– Понимаю – усмехнулся я – сейчас расскажешь, чего там узнала. Или я тебя сейчас кину в постель и затрахаю до смерти.

– Хмм…многообещающе. Может не рассказывать? – томно сказала Маша, и потянулась, как сытая кошка – нет уж, пошли есть. Пока ешь, я тебе всё и расскажу.

– Пару слов – как там обстановка?

– Ничего не скажу, пока не сядешь за стол. Иди, надевай трусы, мой руки и обедать. Бельё вон там, на стуле возьми, я тебе приготовила.

Щи и правда были знатными. На что уж я не особый гурман и любитель поесть, но запах от тарелки шёл такой, что захлебнулся слюнями.

Маша заметила моё состояние и рассмеялась:

– То-то же…а то – завалю, завалю – без таких щей через неделю уже желания заваливать не будет. Впрочем – ты-то может и подольше выдержишь – оценивающе-задумчиво осмотрела она меня.

– Хватит издеваться! – дуя на горячие щи в ложке буркнул я – рассказывай, сейчас же! Садистка…