Возвращение грифона

Ольга внимательно слушала, потом утвердительно закивала головой. Я просунул нож под повязку, удерживающую кляп у нее во рту, потом выдернул кляп. Женщина глубоко вздохнула и застонала:

— Бооольно… твари… ох, какие твари… они меня изнасиловали… а потом хотели снять кожу живьем. Они кровь пили… твари! Отвяжите! Отвяжите меня!

— Я отвяжу. Но позже. Немного позже. Сейчас смотри на своих приемных сыновей. Я буду с ними разговаривать. Они знают, кто убил Свету.

— Я и так знаю, — с ненавистью выплюнула слова Ольга, — это они убили, сектанты хреновы! Они ненормальные — все время говорили о том, что должны принести меня в жертву, что я должна дать им силы, что они станут после моей смерти колдунами. Они насиловали меня! Оба! По очереди! По нескольку раз каждый! Какая гадость, о господи! Отпустите меня! Убью, твари!

— Действительно убьешь? — задумчиво переспросил я. — Ты знаешь, что их не посадят, так? Что психиатры наверняка признают их больными, парней полечат и снова выпустят — убивать, терзать, мучить — как твою дочь. Как тебя.

— Знаю. Светочка… доченька моя! — женщина бессильно заплакала, зарыдала и помотала головой. — Они смеялись, рассказывали, как она просила их не убивать!

— А ты знала, что они сожительствовали с ней несколько лет? Что твой муж сожительствовал с ней?

— Узнала. Да. Сегодня узнала. Они и это мне рассказали. Садисты проклятые. Им доставляли удовольствие мои муки — насиловали и нашептывали в уши, вспоминали, как они мучили мою дочку.

— Как ты допустила, глупая сучка?! — не выдержала Мария. — Как ты могла этого не видеть? КАК?!

— Я много работала. Посменно. И я хотела сохранить семью, — мертвым голосом сказал Ольга, закрыв глаза, — дура я. Погубила дочку. И жить мне незачем. Одно желание осталось — убить тварей!

— Хорошо, — кивнул я, потянулся к столу и перепилил веревки, удерживающие женщину. Та села на столе, не обращая внимания на свою наготу, неуклюже сползла со стола и чуть не упала, удержавшись рукой за угол стола. Потом зажала рукой закровоточившую рану на животе и потянулась к ножу, который я оставил на столе, предварительно вытерев рукоять и лезвие. Взяла нож и медленно пошла к сидящим на стульях очнувшимся парням. Их маленькие заплывшие глазки с ужасом следили за подходящей к ним смертью, они тужились, дергались, но не могли порвать веревки. Ольга подошла к первому, с ненавистью посмотрела в его глаза и хрипло спросила:

— Что, понравилось терзать мою дочку?! Глазки ей выдавливать? Плакала, говоришь? — Она медленно, без замаха вдавила лезвие ножа в глаз парню, всаживая все глубже и глубже. Тот задергался, едва не разорвав веревки, — невыносимая боль придала ему силы. Затем обмяк, и только ноги еще секунды три подергивались в судорогах. Наконец, тело умерло, как и мозг, им управляющий. Второй изувер, похоже, обмочился и обделался, глядя на убийство брата. Под ним расплылось пятно, а потом закапало на пол, образуя вонючую лужу.

Женщина подошла к нему и ласково спросила:

— Нравилось сдирать с меня кожу? С моей дочки? — Она рванула рубаху, оголяя грудь и дряблый живот парня, а потом, воткнув нож тому в низ живота, вспорола его до самого подреберья так ловко, как будто всю жизнь делала харакири. (Потом я узнал, что Ольга работала на мясокомбинате, и уж чего-чего, а крови не боялась и с ножами управляться умела.)

Свившиеся в клубки сизые внутренности напоминали гигантских червей, мерзко завоняло кровью и нечистотами. И со вторым негодяем было покончено. Женщина выдернула нож из убийцы дочери, посмотрела на лезвие, как будто увидела в первый раз, и, подняв вверх, попыталась ударить им себя в шею.

Я успел за долю секунды до удара, когда лезвие почти коснулось ее шеи. Около секунды боролся, преодолевая сопротивление, потом женщина обмякла и зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону:

— Яааа… яааа… виноватаааа… доооченькаааа… аааа-аа… ааа… милая… Светочка… аааа… аааа… жить не хочу! Пригрела уродов! Вышла замуж за эту тварь! Аааа… Ааааа…

— Тихо! — прикрикнул я. — Ты виновата, но ты наказала убийц, да только не всех! А твой муж, который растлил ее? Который измывался над ней, грозя убить тебя так же, как свою прежнюю жену? Это он виноват! Он — первопричина всего, он сделал этих тварей, и сам тварь! Ты должна жить, чтобы отомстить!

— Я должна жить, чтобы отомстить, — бесчувственно повторила женщина и подняла на меня глаза, — что я должна сделать?

Я облегченно вздохнул и начал инструктаж.

Через сорок минут мы шли домой, оставив у Ольги скалку, которой я бил парней. Здоровенный тесак, что Маша прихватила из дома, забрали с собой. Убивала Ольга своим кухонным ножом…

Дорога назад прошла без приключений. Ольге было приказано поднять шум минут через двадцать после нашего ухода. Впрочем, поторапливаться все равно следовало — мало ли что приказали, — она могла решить делать все по-своему. Женщина есть женщина…

— Вань, а Вань… — сквозь дрему я услышал знакомый голос и удивился — почему «Вань»? Я же Вася? И тут же понял — Ваня, именно Ваня. Вася я только во сне, когда летаю в небесах на серебряных крыльях.