Возвращение Ибадуллы

В питающем крепость канале не стало воды. Никто не мог помешать врагу отвести воду. Но в глубоких, обложенных камнем хаузах воды хватит на месяцы – зеленой, гнилой, таящей ришту, но все же утоляющей жажду. Есть ячмень, рис, пшеница, сушеные фрукты. Крепость кажется неприступной.

Перед полуночью глухие удары таранов в ворота известили о начале штурма. Освещая нападающих, защитники метали зажженные факелы. В толпу врагов плескали горячую смолу, с башен били стрелами и каменными ядрами из пращей. Враг отступил. Но уже с другой стороны звучали крики тревоги, и с третьей, и с четвертой. И опять тараны ударили по воротам. Защитники метались по тесным, неудобным переходам, скользили на внутренних откосах валов. Стараясь быть везде, не различая слов команды, сбитые с толку ложными маневрами нападающих, они не могли угадать направления, откуда наносится главный удар…

Ни одного угла, ни одного бастиона… Ослепленный мечтой о внешнем, подавляющем воображение величии, строитель высоких стен предал защитников.

Ползучая пехота лезла отовсюду, и везде защитник оставался в единоборстве с нападающим. Все одинаково вопили боевой клич мусульман: „Яр-чар-яр!“ – и призывали на помощь одного и того же бога.

С рассветом началась отвратительная резня побежденных. Уцелевших продали торговцам – ислам не признает за побежденными права на свободу. На рынках понизились цены на рабов.

Завоеватель разрушил все сложенное из камня, но кто мог бы разрыть и разметать горы земли! Впоследствии камень от крепостных сооружений пошел на возведение домов во всей округе. Бесполезные же земляные горы простоят еще столетия – неисчерпаемый источник для выделки кирпича…

Где-то в западном углу крепости мне послышались звуки оживленных детских голосов. Я пошел туда. Неожиданное зрелище в мертвом царстве! В ровной впадине между двумя валами мальчики по всем правилам, со строгим судьей, играли в футбол. Я присоединился к зрителям, которые, как на стадионе, разместились на удобных откосах. Но игрокам откосы мешали. Мяч сам возвращался в игру, на поле вспыхивали споры. Маленькие зрители вмешивались и, как везде, азартно кричали:

– Неправильно! Штрафной! Правильно! Судью долой!

Я опять взобрался на вал. С близкого вокзала донесся протяжный гудок. Отходил скорый поезд Сталинабад – Москва.

С высоты мне был хорошо виден освещенный заходящим солнцем город Карши, древний Нах-шеб. Он выглядел молодым, хотя был старше крепости. Открытый город, без стен. Его защита – не стены.

Солнце село, и внезапно стало холодно. А внизу меня встретило неожиданное тепло. Я точно вернулся из чужого холодного мира в мой, теплый.

Валы этой крепости еще и теперь очень высоки. Их построили по приказу хана Кебека, эфемерного владыки Каршинского оазиса, во втором десятилетии четырнадцатого века нашей эры – лет через сто после завоевания Средней Азии монголами и почти за пятьдесят лет до дней возвышения Тимурленга, известного также под именем Тамерлана и прочими, прозванного народами, как и многие другие властители, бичом божиим…»

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Правое дело

ГЛАВА ПЕРВАЯ Сила слабых

I

Все выше и выше уходили люди, незаметно поднимаясь по широким террасам предгорий. Становилось прохладнее. Вчера в воздухе появился особенный, поразительный для жителя равнины и ни с чем не сравнимый аромат Хималайев – Царства снегов.

И, однако, до снежных вершин было еще далеко…

Первый и весь второй день своего пути люди провели на широкой, белой от пыли дороге. Они шли и шли по мягким обочинам, опустив головы, смиренные, незаметные, молчаливые и ничтожные, – искатели заработка, потерянные в вереницах таких же бродяг, как они.

Начинались пологие возвышенности. Путники покинули большую дорогу и пошли по тропам, уводившим на подъемы. На пятый день тропинки растворились в лесах, и след человека исчез. Но люди продолжали упорное движение и без дорог. Мощная и грозная растительность окружила их. Деревья, как зеленые башни, поднимались на невероятную высоту. Между покрытыми морщинистой корой стволами теснились душные заросли высоких черных папоротников. Их сменяли леса из других, более низких, тоже громадных деревьев, с корявыми ветвями, покрытыми колкими палочками, похожими на иглы. Среди таких деревьев было легче идти, землю покрывала толща упавших с деревьев мертвых игл, и на ней ничего не росло.

Люди не знали названий деревьев, кустарников и трав. Здесь все было новым для них, этот мир был чужим, созданным для других. Так же как их отцы, деды и прадеды, они владели лишь опытом бедняка, навечно прикованного к неизбежному ежедневному труду. Их глаза привыкли к маленькому куску освещенной солнцем равнины, где находилось поле, к глиняным стенам узких переулков. С той минуты, когда ребенок первый раз встает на ноги, каждый из них изо дня в день ходил по одному и тому же месту, как ходит лошадь, запряженная в водоподъемное колесо. Они дышали знойным зловонным воздухом пыльного поселка, пили мутную воду из арыков, слышали одни и те же звуки. Таков был их мир.