Виктор Александрович обдумывал, как бы начать разговор на эту тему с ожившим, направляясь в кабинет Петра. Шел по длинному белому коридору Кремля, выстраивал фразы и был недоволен тем, как они звучали. Автоматически здоровался с курсантами Кремлевского полка, которые стояли у дверей на карауле, а сам прикидывал, как заговорить на волнующую тему. Отчаявшись найти верный тон, он надеялся, что мысли сами придут в нужный момент.
Войдя в приемную, он кивнул Иван Даниловичу и Егору. Те поднялись и хотели сообщить Петру о приходе Виктора Александровича, но Президент уже последовал к двери.
– Можно, Петр Алексеевич.
– Входи!
Виктор Александрович остановился и прищурился от бьющего в глаза солнца. Петр, уважая дневной свет, всегда приказывал поднимать белые французские шторы. Это было не очень хорошо для старинных картин на стенах в его кабинете, и произведения живописи повесили так, чтобы краски на полотнах не выгорали. На них были изображены главные события, участником которых являлся Петр. Были здесь и виды Петербурга, милые сердцу его основателя. Хозяин кабинета явно тосковал по своему времени!
Петр оторвался чтения и встал. Было видно, что он рассержен.
Виктор Александрович обратил внимание, что на столе книга Алексея Толстого «Петр Первый».
– Вы заняты? – деликатно спросил он, думая, что для разговора момент не самый неподходящий.
Петр отложил книгу, пожал руку Виктору Александровичу.
– Да вот, читал на досуге. Обо мне писано, токмо о себе, как о чужом, читал! Много врет, – ткнул он пальцем в книгу, – не так было! Начитался досыта!
Виктор Александрович удивился такой реакции и осторожно произнес:
– Алексей Толстой считается очень хорошим писателем. Он один из моих любимых. Мне кажется, что никто лучше него не смог описать Россию до ваших реформ и вашу жизнь. Но он ведь не жил в ваше время!
Петр скрестил руки на груди.
– Не жил! А врет складно! Вчитайся хорошенько – слюбится! Вот так и я. И злился, и бранился, а оторваться не мог! Пусть придет, покалякаем. Из каких же он Толстых? Не из тех ли, что мне служили?
Петр жестом показал Виктору Александровичу садиться и сел сам.
Президент опустился на стул.
– Если хотите, я попрошу найти информацию о родственниках писателя. А сам он уже не с нами, к сожалению. Умер еще до моего рождения… Петр Алексеевич, не удивляйтесь вопросу, – Президент замялся, – а как… там? За чертой жизни. Вы ведь один это знаете.
Петр откинулся на стул и почернел лицом.
– Ждал я этого вопроса. И от тебя, и от других ждал. – Он уставился на Президента, как будто хотел заглянуть тому в душу.
Виктор Александрович поднял носки ботинок, скрывая напряжение.
– Кто там побывал, они по-иному на жизнь на Земле глядят! Страх имеют. Ты сам-то как думаешь, куда тебя Господь определит?
Президент заерзал на кресле. Именно об этом он думал в последнее время и страшился дать себе ответ.
Петр вспомнил свои мысли перед уходом и сказал:
– Такмо и я чаял: «Неужто, – думал, – не простятся мне прегрешения мои, коли радел без меры о пользе страны и о ее благе?! Себя забывал! Не щадил живота на благо Российской государственности!» – Так думал, а в глазах стояли попойки, блуд, слышалось невоздержание в языке, сквернословие, виделась собственная гордыня. Ты историю- то знаешь, – вернул он Виктора Александровича к действительности, – каково мне было, лучше других понимаешь! Понеже оправдание себе мог сыскать!
Он помолчал, скрывая душевное волнение.
– Да токмо лица казненных дорогу в рай перегородили! Стрельцов вспомнил, крестьян, померших при строительства Петербурга, солдат… а там уж и остальных… Повешенных воевод за казнокрадство… Мальчишек, что зашиблись на потешных ученьях… Сосланную Евдокию, погубленного Алешку! За жизнь много грехов насобирал! – Петр вспомнил смертельный ужас, который его тогда обуял! Глаза его стали совсем черными и бездонными, как будто в них заглянула вечность!
У Виктора Александровича потемнело в глазах.
– Жизнь моя была греховна. И потому конца своего страшился безмерно! Понял я, что нет мне прощения!.. Что смотришь, и тебя не минует чаша сия! – голос Петра вдруг прогремел, как колокол.
У Виктора Александровича побежали мурашки по спине.
– Когда приблизился конец жизни моей… множество бесов собралось… у постели… Лица чернее смолы, очи, как горящие угли… И видеть их было так люто, как страдать в гиене огненной! Они… грозили, устремлялись, скрежеща зубами. И словно хотели пожрать меня… – Петр посмотрел прямо на Президента и от этого взгляда Виктора Александровича пробрало до костей: – Молись, Президент, день и ночь, молись! От Божьего суда еще никто уйти не мог!
Виктору Александровичу стало не по себе!
Петр продолжал по памяти читать писание пресвятой Феодоры, как будто отпевал по усопшему: