Возвращение императора. Невероятные приключения в XXI веке. Петр I и президент

Петра резануло то, что не увидел он ни Гаванца, ни Зимней Канавки, ни Невы. Раньше внутренний дворик с трех сторон окружала вода и чувствовал он себя в своем кабинете – Конторке, как капитан на родном судне. Теперь же и не сразу сориентировался, где находится.

– Видите сени и чулан истопника? Они подлинные! – забежал вперед Иван Данилович. – А вон кабинет ваш и столовая.

– Столовую перенесли.

– А остальное? Все как при вас. Так ведь?

– Ее спроси, – зло повернулся к нему Петр, войдя в Конторку и указав на чучело своей любимой собачки Лизетты около камина. – Ну что, как при нас, аль нет? – обратился он к мохнатому другу. Голос его звучал сдавленно. – Как тебе шкуру оставили, а нутро соломой набили, так и в музее оном. Сторожишь не нашу жизнь.

– Ну как же, – расстроенно развел руками Иван Данилович. – Вот токарный станок ваш, и бюро, под ваш рост изготовленное, и морские инструменты. Неужели ничего не узнаете?

– Да, пес, свою шерсть на чужом горбу не признать! – сказал Петр то ли чучелу собаки, то ли кому-то еще. Иван Данилович, сначала приняв это на свой счет, хотел обидеться, но потом поставил себя на место Петра: как бы он реагировал, если бы в его доме все было бы не так, как при нем, и вздохнул.

– Собака моя. Я сам приказал чучело изготовить. Подарок князя Меншикова. Отписал, что зело глупа, но стрельбы не боится и бросается на того, кто стреляет. Однако ж сей презент золотником обернулся!

Иван Данилович подошел к бюро и стал рассматривать предметы на нем: табакерка с надписью «Царь Петр. 1697 Саардам», циркули, уникальный сейф-ларец, параллельные линейки… Откидная полка бюро была ему по плечи.

«А ведь Петр здесь работал стоя», – подумал он.

– Вещи мои. – Петр оглядел изразцовую печь, компас на полу и облокотился на бюро. Старое дерево, поначалу отнеслось к хозяину как к чужому, не приняло его, но потом, узнав знакомую руку, ответило ему воспоминаниями. Как он, не имея времени присесть, стоя писал здесь указы, рисовал эскизы кораблей и домов, обдумывал письма, отдавал распоряжения.

Петр погладил деревянную поверхность: «Сколько мыслей моих тебе ведомо! За триста лет ту тайну никто не распечатал. Не чаял воротиться».

* * *

Бюро это было изготовлено под его рост. Высота рабочей откидной доски такова, чтобы царю было удобно руки размещать, когда он стоя писал или чертил. Не удержался и открыл он сейф-ларец.

– Пуста казна! При мне такого не бывало!

Сейф был подарен Августом Сильным – польским королем, который так понравился ему при первой встрече. «И на старуху бывает проруха», – усмехнулся Петр тому, что принял его расположение за дружбу. А вот сейф был действительно хорош! С семью запорами, с отверстиями на дне, чтобы привинчивать к столу, надежная защита от воров. Он и снаружи был красив!

Петр привычно взглянул на себя в янтарное зеркало слева от конторки, презент от прусского короля Фридриха Первого, и как будто очутился опять в своем времени.

Вспомнился эпизод, как вернулся он однажды из Адмиралтейства, а собака его не встречает. Он не придал этому значения, мысли были делами заняты. И тут вдруг скребется кто-то в дверь. Он выглянул в окно, увидел Лизетту, дал знак караульному пустить. Собачка вбежала, хвостом виляет, на задние лапы встает, когтями за чулки цепляется.

Разозлившись, отшвырнул ее, потом угрызения совести почувствовал, что обидел преданного друга, и наклонился погладить.

Лизетта, забыв обиду, стала ласкаться и руки царя лизать.

– Что тут у тебя? – заметил вдруг Петр что-то за ошейником. – Да тут записка. Лизетта, и ты у меня просить вздумала! – развернул он послание.

«Всемилостивейший государь! Ваша преданная Лизетта челом бьет. Вы давеча изволили приказать в Петропавловскую крепость слугу своего царского заключить и кнутом бить. По моему собачьему разумению, вина его не есть правда. Мне доподлинно известно, что не виновен он. Мы, собаки, не токмо везде бегаем, а и разговоры слушаем. Я служу вам верой и правдой бескорыстно столько лет. Прошу вас простить сего виновного и пересмотреть дело. А я уж вам отслужу! Лижу ваши ноги и руки, преданная вам, собака Лизетта».

– Ох ты, шельма! Ох шельма! – ласкал собаку Петр. – Когда бы послушны мне были все в добре, как ты, тогда не гладил бы я их дубиною! А подучил-то кто? Руку, писавшую, признаю. Екатерина постаралась, – усмехнулся он способу заступничества, к которому прибегла жена. – А об том, что невиновен, то мы поглядим!