– Как-нибудь разыщу, не сомневайся. Москва – небольшой городок. Тут все на виду, – достал бумажник и отслоил, не считая, с пяток стодолларовых купюр. – На, возьми. Спрячься где-нибудь, посиди тихо. Не высовывайся. А лучше всего – поезжай в Камышин. Поживи с матушкой, приди в себя. У тебя ребенок будет, знаешь об этом?
Деньги не взяла – он положил их на клеенку.
– Ребенок? – переспросила задумчиво, но ничуть не удивясь. – Куда я с ним денусь, если тебя не будет?
Пустой разговор его утомил. Не ответив, поднялся, сходил за чемоданом и рюкзаком. Бандюки мирно посапывали у стены. Еще часа два покоя им обеспечены. У дверей женщина его догнала, ухватила за рукав.
– Камил!
– Да, Тома.
– Скажи, что не соврал. Поклянись, что увидимся. Пожалуйста, ну, пожалуйста!
– Я не умею врать, – ответил он.
Через час добрался до гостиницы на Юго-Западе – двухэтажный особнячок с колоннами, огороженный высоким металлическим забором. На воротах неброская вывеска: «Отель «Ночная фиалка». С поселением никаких проволочек не было: пожилой даме в сиреневом парике, сидящей за конторкой в холле, он назвал себя – дама встрепенулась, покопалась в одном из ящичков орехового бюро, молча положила на стойку ключи и жетон с номером комнаты. Не спросила документов, ничего не спросила. Только в рассеянном взгляде мелькнуло странное выражение, будто узнала старого знакомца, но вынуждена это скрывать.
– Для меня ничего не оставляли?
– Нет, если что-то будет, вам сразу сообщат.
В номере, прежде чем пойти в душ, уселся на коврике в позе «лотоса» и предался медитации, что нередко заменяло ему утреннюю молитву. Он знал, что это неправильно, замена неравноценная и отчасти греховная, но ничего не мог с собой поделать. Для истинного чистосердечного молитвенного обращения к Господу требовалось иное состояние, которое посещало его крайне редко. Больше того, когда все же возникало желание обратиться к неземному повелителю, следом приходила тоска и голова кружилась, как перед прыжком в пропасть. Он не находил этому объяснения, обращался за советом к Астархаю, но учитель относился к его духовным поискам снисходительно и с непонятным пренебрежением. Старец говорил: всему свое время. Когда душа соприкоснется с земным злом, ей потребуется очищение. Тогда сам все поймешь. Но не раньше. В диверсионном лагере и в ауле, где он жил среди людей, озабоченных лишь тем, как выжить в условиях, непереносимых даже для пауков, среди людей, полагавших, что механический намаз вполне обеспечивает им бессмертие, мысли о разнице между молитвой и медитацией уподобились нелепым, хотя и утешительным мечтаниям, коим предается в ночной тишине узник, приговоренный к смерти. Только с Наташей он еще мог говорить об этом, и однажды спросил наполовину в шутку, наполовину всерьез: «Сударыня, вы действительно верите, что наша жизнь продлится на небесах?» – и девушка ответила исчерпывающе, как умела она одна: «Все люди верят в это, хотя многие сами не догадываются».
Медитация помогала восстановить равновесие духа, нарушенное каким-нибудь житейским пустяком, очищала кровь от накипи, а сердце от смуты. После сеанса он обыкновенно чувствовал себя словно окунувшимся в родниковую купель, но на сей раз получилось иначе. Что-то надломилось в сознании, и вместо покоя на сердце обрушилась смертная тоска, а в уши хлынули жалобные голоса, умоляющие о немедленной встрече. Он резко вышел из транса, стряхнул с глаз помороку, с силой сдавив ладонями виски. Растянулся на полу и долго в унынии вглядывался в белизну потолка с проступающими на ней, видимыми лишь воображению, причудливыми узорами. Знакомое, горькое опустошение. Такое бывало и в горах, на охотничьей тропе, в пещерах, в дозорах, в любовных схватках. Налетало и валило с ног зловещим вопросом: что они со мной сделали?
Он умел угадывать мотивы, движущие поступками людей, научился без особого напряжения заглядывать в чужие души, но так и не познал самого себя. Что они со мной сделали? Это относилось не к Астархаю, не к тем, кто участвовал в похищении, не к обитателям гор, многие из которых стали ему братьями, и уж вовсе не к тем, кто, подобно ему самому, пуще глаза берег свою тайную духовную суверенность, – но тогда к кому? Кто такие они? Бесы ли, утянувшие его в затейливый хоровод земной судьбы? Ангелы ли, наградившие даром чувствовать свое предназначение? Какие-то иные существа, древние и бессмертные, возможно, затерянные во мгле веков далекие прародичи?
Он вернулся, но куда и зачем? Есть ли разница между расстоянием в сотни километров и временем в тысячи световых лет?
Почти не раздумывая, дотянулся до телефона, стоящего на мраморной подставке, и набрал номер, запечатленный в памяти навечно, наравне с множеством других нужных и ненужных вещей. После трех – всего трех! – длинных гудков услышал в трубке хрипловатый голос, от которого заложило уши.
– Да, слушаю, говорите… Со вздохом произнес:
– Папа, здравствуй, это я.
Наступила тягучая пауза с тихим треском в мембране.
– Саша, ты?
– Да, папа, я… Как поживаешь, дорогой?