Возвращение из небытия (сборник)

Когда-то ее глаза излучали другой свет – теплый, ласковый, добрый. Свет любви, обожания, преданности. Где, когда, на каком повороте судьбы потухли они, выстыли и были разожжены иным, сатанинским огнем? Наверное, во время моих длинных и частых отъездов то к новому месту службы, то в бесконечные командировки? А я и не заметил этих перемен. И теперь пожинаю плоды своего невнимания, своей отстраненности…

С тюрбаном полотенца на голове, в длинном махровом халате, она была похожа на злобного факира или безликого джинна. Но у меня нет ни сил, ни желания усмирять ее эмоции. Обрубаю истеричный монолог резким окриком:

– Не поедешь ни на какие развлечения, останешься дома с дочкой!

Как выстрел, хлопает дверь за стремительно выметнувшимся из квартиры халатом… «Пошла по соседкам, кости мне перемывать. Ну, пусть в другом месте пар выпустит. Глядишь, спесь быстрее пройдет».

Джери дрожит и, жалобно поскуливая, забивается под стул в коридоре.

Звоню своему помощнику Виктору Павловичу Безруких, прошу вызвать всех членов правления, сообщить информацию об убийстве в Карабулаке дежурным офицерам МВД и КГБ. Достаю из платяного шкафа форму и начинаю одеваться.

Рядом нерешительно переминается дочка:

– Пап, ты уезжаешь?

– Да, доча. Убили моего товарища. Нужно собрать людей и деньги, чтобы похоронить атамана, как полагается казакам.

– А как же я?

– Ты останешься с мамой. Я надеюсь, что она примет здравое решение. Профилакторий никуда не денется.

Я действительно надеялся, что так все и будет. Что у моей жены, с которой не один пуд соли съеден, в том числе и со слезами о преждевременно рожденных и умерших детях, хватит душевной силы, чтобы побороть соблазн приятельской вечеринки или иного свидания и, если не разделить свалившуюся на меня беду и заботу, то хотя бы посопереживать, понять остроту ситуации.

В это время возвращается «джинн» и раздраженно цедит сквозь зубы:

– У всех свои дела, понимаешь?! Никто не согласился. Понимаешь, ты?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Никак не вникну в суть сказанного. Какой-то злобный поток слов, среди которого тонет невыразительная мысль. Случалось, что и раньше мы не понимали друг друга. Каждый слышал свое, не пытаясь воспринять другого более-менее спокойно, а не на волне эмоций. Но на этот раз я не хотел скандала. Большое горе сдерживало мелкое недоразумение, не давало разгореться ссоре из-за, в сущности, пустяка. И поэтому как можно спокойней я говорю:

– Поясни, что ты хотела сказать?

– Хотела сказать, – резко выкрикивает маска, – что мне наплевать на твои проблемы, как ты плюешь на мои! И я уеду… Аню, в конце концов, могу взять с собой, но кто останется с Джериком?!

Меня будто пронзили электрошоком. В глазах потемнело и загудело в голове: «Какой Джерик? Убили Подколзина. Национал-экстремисты убили… А она… ни капли жалости…» Я задохнулся от негодования. Внутри все вздыбилось и заклокотало. Слова пропали. С побелевших губ слетели одни бессвязные обрывки:

– Да ты… да ты же… не женщина… – руки сами собой метнулись к воротнику халата. – Бездушная амеба… Да я с тобой… ни дня больше…

– Папа, не надо! Папа, отпусти ее! – закричала и заплакала дочка, пытаясь оторвать мои руки, вдавившие с неистовой силой махровый халат с телесами в обшивку двери.

Джери носился по коридору с захлебывающимся лаем и выпрыгивал на дверь чуть ли не на уровне наших плеч.

Слезы дочери, невыносимый лай собаки вернули меня из минутного помрачения сознания. Поспешно и даже гадливо отдернул руки от человека, с которым прожил почти два десятка лет. Место ярости в душе пугающе быстро заняло небывалое доселе безразличие. Как будто передо мной никого не стало… только мираж… обманчивая пустота. В обвалившейся ватной тишине, нарушаемой только всхлипами и поскуливаниями, молча притворил за собой входную дверь.

***

– Да как же он проявил такую беспечность – пошел на кладбище без казаков? – сокрушался Мартынов, нервно теребя широкий твердый подбородок и вопрошая меня пристальным взглядом небольших калмыковатых глаз. – Ведь подметные письма с угрозами получал… По окнам стреляли… Сам говорил, что убьют, и так сплоховал?!

– Всего не предусмотришь. Знал бы, где упасть…

– Да, это уж точно: кому быть повешенным, тот не утонет. Но жалко Ильича, такого крепкого атамана потеряли… Помнишь, как он на круге?..

– Конечно, помню. За ночь все противоречия уладил. Проголосовали за тебя почти единогласно.

Мы разговаривали с атаманом в больничном коридоре. На фоне белых известковых стен ярким сине-голубым пятном выделялся спортивный костюм Александра Гавриловича, а лицо его, обычно смуглое, как у большинства южан, было болезненно-сероватым – открылась старая язва желудка. Все нервы виноваты. Вот и еще одна недобрая весть.

– Деньги Держиев найдет на дорогу и семье… Возьми Наумова, еще кого надо. Разберись в обстановке, постарайся встретиться с руководством республики… Что они, слепые там?! Или политика такая – сгонять народ с обжитых мест? Мы здесь молебен закажем, соберем экстренный Совет атаманов, в Кремль будем стучаться… Эх, Ильич, Ильич…