Возвращение к любви

— Как видишь, — кивнул Виктор. Он не мог отделаться от чувства, что Анна еще здесь, но из деликатности хранит молчание. — Нежданный гость, — продолжал он с улыбкой, — Анна Флоря.

Мога с удивлением поднял брови, но спросил прежним тоном:

— По какому поводу?

— Интересовалась, как мы организовали уборку. Я показал ей плантации и, как видишь, заглянули также сюда.

— И с какими впечатлениями она уехала? — поинтересовался Мога.

— Хозяйство ей понравилось, — ответил Станчу и спросил в свою очередь: — Откуда же вы приехали? Из Пояны или иного места?

В этот миг опять появился Софроняну.

— Максим Дмитриевич, замечаний здесь нет, — заявил он, довольный увиденным.

— Очень хорошо, иного я и не ждал, — отозвался Мога. — Позволь осмотреть еще склад, Виктор Алексеевич, а после решим, как быть дальше.

Склад, низкое белое здание, сложенное из котельца и длинное, как лабаз, стоял в глубине двора. За ним между стеной и каменным забором, опоясывавшим территорию винзавода, виднелся ряд молодых акаций, посаженных после строительства склада, чтобы скрыть от придирчивых взоров довольно неряшливую кладку. Станчу сам открыл дверь — у него были свои ключи, — хотя заведующий складом оказался на месте. С первого же взгляда Мога сделал вывод: на складе Трестиоарэ было больше порядка, чем здесь. Вот что значит, однако, женская рука! Заметил он также штабель стеклянных труб, матово поблескивавших в скупом освещении склада. И мысль отнесла его к разговору с Трестиоарэ, к тому способу, которым Станчу заставил того одолжить ему трубы.

— А это что такое, Виктор Алексеевич? — спросил Максим Мога, показывая штабель.

— Стеклянные трубы, Максим Дмитриевич. Простые стеклянные трубы, очень и очень дефицитные.

— Достал, стало быть, без помощи объединения?

— А что мне было делать? — вздохнул Станчу. — Надо достать, заиметь надежный резерв. Резервы нынче, как знаете, основа успеха.

Почему именно в ту минуту вспомнились Моге слова Трестиоарэ: «Знаем мы урожаи Станчу!»? Ответить на это он бы не смог. Но что-то за ним скрывалось. Мога попытался нащупать это «что-то».

— Эти трубы взяты у Трестиоарэ? — Он неотрывно смотрел на Станчу.

Как он не нравился Станчу — этот испытующий взгляд Максима! Виктор чувствовал, как он пронизывает его — от макушки до пяток, ворочаясь в нем, словно бур, отыскивающий воду или нефть.

— Да, у него. Они пока ему не требуются. Весной у Трестиоарэ начнется капитальный ремонт, и тогда…

— А тебе они зачем понадобились, если их и так у тебя достаточно? — продолжал Мога; разговор все более смахивал на допрос. Виктор Станчу начинал заметно нервничать: «И чего он ко мне пристал с этими трубами?!»

— На протяжении сезона может случиться что угодно. Поэтому я и создал себе запас.

— Ладно! — сказал Мога уже тише, словно решил отступить. Он неспешно зашагал по помещению, слегка сгорбившись, но и теперь казалось, что занимает чересчур много места. Затем остановился перед кучей лиловых ведер из пластмассы. Не оборачиваясь, спросил:

— Эти тоже — про запас?

— Ты о ведрах? Нет, держу их для студентов и школьников. Двести штук. Хватит на всех.

— Ладно. — Мога двинулся в обратную сторону, к Рэдукану и Софроняну, которые оставались возле двери и тихо переговаривались между собой.

Виктору Станчу это «ладно» не понравилось. Он сам не знал, почему. Казалось, что Мога настроился против него. И вовсе не из-за Анны. Виктор теперь понимал, что генеральный директор приехал, «накрученный» Трестиоарэ. Но что мог сказать ему Аксентий?

— Сколько центнеров с гектара ты получил в прошлом году? — спросил вдруг Мога.

Станчу бросило в жар. Левая бровь нервно забилась — верный знак, что его охватил страх. Была тайна, известная лишь ему и еще двоим — Трестиоарэ и Томше. В шестьдесят пятом году совхоз посадил около пятидесяти гектаров молодых виноградников. При инвентаризации, проведенной весной следующего года, из них была взята на учет примерно половина. Оставшиеся «вымерзли», «не прижились». На следующий год «погибло» еще несколько гектаров, и таким образом, когда настало время плодоношения, значилось только десять.

На самом же деле молодые посадки жили, нормально плодоносили и помогали совхозу не только выполнять свои планы, но продавать государству сверхплановый виноград. И сколько здесь ни бывало проверяющих, среди которых и сам Симион Софроняну, ни одному не удалось разгадать эту тайну. Может, Трестиоарэ теперь проболтался?

Все могло, конечно, быть пустым опасением, следовательно, надо сохранять спокойствие. И он хладнокровно ответил Максиму:

— В среднем по восемьдесят два центнера.

— Какое обязательство взято на этот год?

— Хорошее: по восемьдесят центнеров. Но если соберем хотя бы семьдесят, буду счастлив. Ты ведь знаешь, какой это трудный год.

— У тебя и здесь — резервы? — реплика Трестиоарэ, брошенная, может быть, случайно, навязчиво напоминала о себе: «Знаем мы урожаи Станчу!» Неужто Виктор занялся приписками? Максиму не верилось. Но Станчу, к которому снова вернулся страх, нашел все-таки в себе силы насмешливо улыбнуться и спросить с обидой в голосе: