Новые обстоятельства давно приучили рано ложиться — с уходом солнца, просторы становились небезопасны, и все живое стремилось укрыться в норах или землянках. Люди, хоть и имевшие возможность коротать вчера подле костра, довольно быстро привыкли к такому порядку — ни, зомбоящик телевизора, ни экран монитора, уже не могли повлиять на того, кто ранее предавался подобному времяпровождению все свободное время. Я знал, что в долине в моду вошли долгие разговоры, кто-то вспоминал и декламировал стихи, у кого-то прорезался талант рассказчика… Ну, а кто-то предавался иному времяпровождению — это не находило осуждения. Вообще, вопросы морали стали в чем-то весьма условными. Проще…
Но не для меня. Я и раньше стеснялся Элины, и не мог, как прежде, откровенно предаваться любви с Натой. После разговора, на вершине, мы больше не возвращалась к этой теме. Чтобы не лежать в тоске и неутоленном желании, я придумывал для себя, какое-нибудь, занятие, и возвращался в постель тогда, когда обе спали глубоким сном. Или, делали вид, что спали… Но, не раз и не два, я встречал укоризненный взгляд Наты, и мокрую подушку в изголовье — она терпела молча… А Элина еще более замыкалась в себе и предпочитала не встречаться со мной глазами.
Вместе с Угаром я сделал вылазку в то место, где мы подверглись нападению стаи. Но, уже ни что не указывало на то, что здесь случилось, даже костей не осталось на месте сражения… Более удачливые собратья уничтожили их. Возможно, это сделали Бурые, но мы ни разу не встречали, ни их самих, ни их следов в пределах города. Хотя, только мощные челюсти последних были способны разгрызть самые крепкие и толстые кости убитых хищников… Встреча одному, с такими монстрами, не оставляла никаких шансов.
Я пожалел об брошенных шкурах — в долине они ценились высоко, за крепость и носкость. У многих в долине уже нечего не осталось от прошлого, их одежда износилась, а обзавестись новой стало далеко не просто — не всем так повезло, как нам с нашим подвалом и спрятанными в нем тюками ткани. Худо-бедно, люди научились шить из шкур и кожи, становясь все более похожими на первобытных обитателей земли…
После страшного ливня, когда мы чуть не замерзли под ледяными струями, я зарекся ходить в походы без непромокаемого плаща и запасной тетивы — одного испытания оказалось достаточно. Нет, в руинах нельзя расслабляться ни на секунду! Как-то незаметно, я все чаще стал уходить из дома, оставляя девушек в подвале, несмотря на их возражения и уговоры. Покидая наше общее убежище, у меня словно становилось легче на душе — иные заботы вставали на первое место. Я вспоминал, как впервые бродил здесь, вначале, один, голодный и замерзший, ища пристанища. Потом, уже успокоившийся и готовый к неожиданностям, а еще позже, вместе со щенком, превратившимся во взрослого, могучего пса. Теперь я мог продвигаться по руинам гораздо быстрее, чем тогда — сыграло ли то, что я стал значительно сильнее и крепче, или просто привык преодолевать большие расстояния. Я мог идти весь день и не чувствовать особой усталости.
Девушки нервничали. Я видел это, когда возвращался обратно. Они ждали меня, выражая свое недовольство всем своим видом, но не словами! Больше горячилась Элина — она пыталась вызвать меня на объяснения, которых я избегал… Но и сама девушка не рисковала переступать грань, за которой могла начаться ссора. Ната молчала, позволив подруге ругать меня за двоих. А потом я снова уходил и опять оставлял их одних. Похоже, я начал понимать, почему Белая Сова, наш интересный знакомый, предпочитал охотиться и бродить по долине в одиночку… Но мне казалось, что уж у него все в порядке, и его женщины не делят его, как и он их! Индеец давно не появлялся — у меня возникла идея самому нагрянуть в гости к этому человеку, чей образ жизни был столь необычен и так вписывался в сузившийся, до размеров долины, мир. Но уйти в прерии один, я уже не рисковал — мои девушки взвились бы на дыбы, скажи я им об этом. Они и так начали поджимать губы и обходиться в разговоре со мной односложными фразами, а я не знал, что сделать и как разрешить возникшую между ними отдаленность. Все шло к разрыву…
— Дар, останься, — Ната положила мне руку на плечо, заметив, что я снова собираюсь подхватить мешок и выйти прочь. — Останься, прошу тебя. Достаточно. Ты уже и так нас наказал. Мы не видим тебя целыми днями. Успокойся.
— Я спокоен.
— Нет. Ты мечешься по городу, сам не зная — зачем? Тебе плохо с нами? А нам — плохо без тебя.
— Вас двое…
— Но мы — разные, Дар! Мы — только женщины, которые молчат целые сутки, потому что не знают, что сказать друг другу. Ты сделал нас из подруг чуть ли не врагами. Разве так можно что-то доказать? Однажды ты можешь вернуться в пустой дом…
— Вы решили уйти вместе?
Она вздохнула: