Гораздо чаще я вспоминал об ином… После того, как увидел Элину обнаженной, прикасался к ее бедрам — покой был потерян безвозвратно. Я больше не мог спокойно смотреть в ее сторону. Каждый раз, когда она проходила мимо, сидела рядом за столом, рассказывала что-либо — у меня начинало биться сердце. Я желал ее и старался скрыть это желание. Взрыва не произошло — Ната, которой, к моему стыду, ничего не требовалось объяснять, молча и безропотно ожидала, чем все закончится. А я не находил себе места, сознавая, как сильно это обижает девушку, едва нашедшую в себе силы довериться мужчине…
Мы проводили дни в заботах, по хозяйству, иногда уходили в степи, иногда, рыбачили — в этом Элина оказалась искуснее всех. Где бы мы ни садились — у озера Гейзера, или, любого иного водоема, на удочку, сделанную собственными руками, она умудрялась поймать несколько съедобных рыбин, тогда как мы с Натой, за многочасовое сидение, не вытаскивали ни одной! Девушки даже сшили плотные куртки-анораки, наподобие тех, какие были у нас с Натой до встречи с обитателями долины. Куртки предназначались для ночных бдений возле берегов озер, где мы коротали время в ожидании улова, и должны были защитить от укусов зловредной мошкары, или заморозков. На самом деле, надобность в них практически отсутствовала — комары и прочий гнус, в изобилии роившийся у берега болота, практически отсутствовал в других местах, кроме того — опять настали очень теплые дни. Лето, не лето, осень не осень… Пусть даже зима, для которой настало самое время — но тепло вступило в силу в полной мере, и мы наслаждались им, убрав подальше надоевшие одеяла. Спать в подвале стало совсем уж тяжело — воздух внутри прогрелся как в печке и стал невыносимо сухим. Я всерьез подумывал о том, что нужно перебираться наружу. Хоть дымка над холмом, где зарождался вулкан, и исчезла, но страх перед внезапным проявлением его мощи, все еще оставался… Мы все очень хорошо помнили, какой жуткой и неуправляемой может оказаться стихия! Уходить в подвал на ночь, нас заставляла только одна причина — я также не забывал о нападении грозного противника, Бурого, схватка с которым, за малым, едва не закончилась в пользу зверя…
Элина, уловив перемену в моем к себе отношении, переменилась. Она перестала подшучивать над Натой, став гораздо серьезнее относится к ее словам. Со стороны могло показаться, что разговаривают мать и дочь — так внимательно, и без возражений, исполняла рыжеволосая девушка то, чему ее учила младшая по возрасту, подруга. След от удара об плиту у Элины почти сошел, оставив небольшой шрамик над ухом. Он был не виден под роскошной гривой, но девушка все равно огорчалась, когда расчесывала себя перед зеркалом. Иногда она просила сделать это Нату, и моя подруга бралась за гребень, вырезанный из кости, и принималась приводить в порядок великолепные волосы Элины. В такие минуты я подолгу наблюдал, как огненные пряди принимают ухоженный вид и одна за другой, ложатся на спину девушки. Однажды я не выдержал…
— Дай мне!
Ната протянула гребень и встала рядом. Я прикоснулся к голове девушки. Она еле уловимо вздрогнула. Я провел пальцами по волосам — шелковистые, приятные на ощупь, они расплавленной магмой струились по ее плечам, спине, спадали на пол… Мне до безумия захотелось коснуться их губами! Я еле удержался от того, чтобы не осуществить это желание и, отдав гребень, без всяких объяснений вышел прочь.
…Угар, протоптавшись возле меня, понял, что его хозяин никуда не собирается и просто стоит на вершине холма, рассматривая окрестности. Он зевнул, показав свои саблевидные клыки, способные прокусить шею овцебыку, и улегся на камни. Здесь было не так жарко, как в нашем убежище, и пес часто предпочитал ночевать на поверхности, впрочем, не удаляясь далеко от подвала. Я присел рядом с ним.
— Эх, приятель…
Угар ответил недоумевающим взглядом.
— Ната говорит, ты у нас сверхпес. Все понимаешь… Только, этого понять, увы, не можешь. И посоветовать, тоже. И что мне делать, суперпес? — я тяжело вздохнул.