Возвращение к себе

Сдавило грудь. Сколько раз он, Роберт, делился? Сколько с ним делились? Может, это последняя трапеза в жизни старика? Суетится, заботливо делит на кусочки, радуясь, что есть с кем поделиться. Откажешься, не просто обидишь.

Когда со стола подобрали последние крохи и выпили все вино, свинцово потянуло в сон. Моментально заслезились глаза.

Как оказался на лавке, со свернутой под головой шкурой, Роберт потом не вспомнил.

Вообще сообразил, что спал, только когда проснулся.

Отец Иворий сидел на крохотной табуреточке возле потухшего камина. На соседней лавке пристроился Гарет.

Роберт встал, потянулся.

- Лучше садись, - прошептал старик, отрываясь от созерцания каминной золы. - В моей келье не разбежишься, а в церкви холодно. Придется коротать время тут.

- Вечером нам обещали свидание с Анной.

- Думаешь, дадут?

- Должны. У них к нам сейчас особый интерес. В первую очередь они начнут дознаваться, не с нами ли оставшееся золото Филиппа. Кстати, что это за монах шепчется с дамой Гербергой?

- Ее духовник. Вместе приехали. Зовут Петр.

- Ни много, ни мало!

- Ага, ага. Я было спросил его, как можно попустительствовать греху? Знаешь, что он ответил? Что два владыки пребывают в мире, и обоим надлежит служить.

- Не понимаю.

- Маннихей. Отродье дьяволово. Не слыхал о таких?

От чего граф Парижский был далек, и всегда далек, так это от теософии.

Альбигойцы, вальденсы, маннихеи наконец, - слышал краем уха. Кто-то называл их еретиками, кто-то наоборот шептал о истинном пути. Роберт Парижский о тонкостях их взаимоотношений с официальной церковью и между собой ничего не знал и знать не хотел, а после сарацинского плена и общения с Тафларом, вообще полагал, что каждый может поклоняться Богу по-своему, лишь бы соседей не трогал. Оказалось, сатанопоклонники тоже существуют. Не тем ли объясняются бесчинства творимые шайкой?

- А итальянец?

- Лупо. Полного имени не знаю. Приехал позже остальных. Он сам по себе.

Встретили его как вас, только к вечеру он уже вино хлестал вместе с Гербергой, да с монахом ее шушукался. Утром как проспался, весь замок обежал во все нос сунул. Ко мне тоже. Вертлявый, скалится, а сам по углам глазами зыркает. А что у меня высмотришь? Что было ценного, в первые дни выгребли. Так он, представляешь, на книги позарился. Отступился только, когда я пригрозил анафемой. От двери крикнул: все равно заберу, тебе, мол, старому сморчку и шею свернуть не долго.

Вот и смотри теперь: шайка из отпетых, а во главе отступник, бес и блудница.

Откуда такие?

- ОТТУДА. Кто жив остался, да деньги и слава обошли. В Азии их еще больше. Я сам понимаю и не понимаю одновременно, почему так все обернулось. Может, ты объяснишь?

- Вас стало слишком много, - отозвался старый священник после длительного раздумья. - Сильные, смелые, благородные, вы даже кодекс свой создали. Смешная детская забава - рыцарство - превратилась в силу. Ваши принципы стали претендовать на статус законов. В них не было места лжи, подлости, наживе.

Рыцарь стал мерилом справедливости. Рыцарь, а не прелат! И вас слили.

- Что?

- Слили как воду - в Палестину, воевать, освобождать, то, что в освобождении не нуждалось. Паломники ведь невозбранно могли идти к христианским святыням.

Христиане могли жить в Иерусалиме, да хоть где на землях сарацинского бога.

Плати и молись, кому хочешь.

- Франкское королевство обезлюдело. Города опустели, ярмарочные площади заросли травой. На дорогах разбойники под каждым кустом. Чего добились? Запустения?

- Затишья. Те, кто вас туда посылал, ведь преследовали не одну цель. Вашими руками сейчас перекачивается золото восточных владык. Поверь, оно не долго залежится в сундуках. Сколько благородных людей заплатило жизнью за то золото, кто вспомнит, когда на выморочных развалинах начнет подниматься новое королевство?

- Кто его поднимет? Покрытый язвами живой мертвец, король Филипп? Папа его отлучил, а Бог от него просто отвернулся.

- Сколько ему осталось? На его место придет другой. Он будет лучше, честнее. И вы, те, кто выжил и вернулся, потянетесь к нему.

- Считаешь, труп должен радоваться, что сквозь него прорастает молодая трава?

- Труп - нет. Радоваться может его душа.

Гарет заворочался на неудобной узкой лавке, поднял кудлатую седую голову:

- Идут.

Прислушались. Из-за каменной кладки доносилось тихое карябанье. Большая мышь скреблась в отдалении.

- Мы пойдем. Что познакомились с Вами, говорить не будем. - Роберт начал поспешно натягивать кольчугу. Гарет помог, потом облачился сам.

- Чтобы вы ни говорили, вам все равно не поверят. Они всех меряют по себе, а впрочем, лучше молчать.

Старик перекрестил обоих и отворил дверь.

Свечи почти догорели. От одной остался причудливый весь в наплывах огарок. Рядом в плошке плавал умирающий синий огонек. С той стороны дверь трогали, подергивали, не разобравшись пока, отчего не поддается.

- Что надо? - грубо спросил Роберт.

- Заперлись, бродяги, открывайте!

- Герик?

- Открывай! Иначе подожжем. Обложим хворостом и подпалим. Сгорите вместе со стариком.

- С кем?

- Он к вам не вышел?

- Не знаю, о ком говоришь.

- Сумасшедший Иворий?