С завтрашнего дня нас будут тренировать, программа очень насыщенная и я не знаю, как мы всё успеем за два месяца. И вообще, мне непонятно, зачем нас учить так, словно мы летим не в команде а каждый сам по себе? Зачем мне или Свете учиться управлять космическим кораблём? Или, зачем Лене изучать устройство базы "
На сегодня у меня всё,
Всего хорошего!"
Конечно же, впихнуть в двухмесячную предполётную подготовку ещё и месяц полноценной школьной программы оказалось нереально, поэтому школьную компоненту ребятам сильно порезали. Прежде всего полностью исключили из программы русский язык. Во-первых, советские члены экипажа и так по нему неплохо успевают, а буде надо, пропущенный месяц как-нибудь догонят, американцу же это вообще без надобности. Во-вторых, примерно по тем же соображениям отменили обязательные для изучения в школе языки народов СССР[7] и иностранные языки. Ну и ещё потому, что для каждого члена команды по языкам Союза пришлось бы приглашать своего учителя, ибо все в своих школах изучали разное. Так получилось. С иностранными языками было лучше, но не на много. Поэтому, когда составляли программу занятий, организаторы экспедиции единогласно решили, что им, в смысле организаторам, и без того забот хватает. Так удалось освободить аж целых два часа на каждый день. Заметно порезали литературу, ибо при такой напряжённой подготовке на беллетристику времени совсем не будет, оставили только несколько обзорных уроков по уже прочитанным произведениям. Сильно уплотнили почти все прочие науки, благо дети тут подобрались и правда выдающиеся и для усвоения того, на что в общей школьной программе отводилось пара уроков им хватало и половины одного. Если, конечно, дурака валять не будут, но этого для них предусмотрено не было. А вот физику и математику наоборот расширили, добавив совсем не свойственные программе их возраста элементы небесной механики и аэродинамики. Ну и плюс ко всему предполагалось давать им практику работы с баллистическими и аэродинамическими калькуляторами.
В результате у ребят осталось всего три — четыре часа обязательной школьной программы в день вместо положенных шести — семи, а освободившееся время (да и всё оставшееся до вечера) заполнили физическая подготовка, сугубо космические дисциплины, занятия на многочисленных тренажёрах и симуляторах… И вот именно эта насыщенность, вернее разнообразие программы порождало у американского члена экипажа сугубое непонимание, которое он и выразил на уроке физики. Почему физики? Ну, во первых, спрашивать на уроке истории: "Зачем вы вообще здесь нужны?", было бы несколько невежливо, а во вторых, физик был учителем весьма уважаемым и славился философским складом ума, потому ребята и посоветовали Джону спросить именно его. Возникает вопрос: А почему сами не объяснили? А пытались, но, как выяснилось, вещи, очевидные и привычные с самого рождения, когда их пытаешься объяснить человеку, с ними совершенно незнакомому, оказываются самыми сложными. И вот сейчас, когда Джон поднял руку и на кивок учителя спросил можно ли задать вопрос не по теме урока, все навострили ушки.
— Скажите пожалуйста, зачем нам изучать так много ненужных дисциплин? — задал мучивший его вопрос Джон.
Учитель, Анатолий Петрович, между прочим настоящий академик, лауреат многих премий (разве что Нобелевской в его активе не было, и то лишь потому, что нобелевка почила в бозе лет эдак полста назад), улыбнулся как кот, дорвавшийся до ведра сметаны и ободряющим таким голосом уточнил:
— Ну, например? Что вас волнует и что кажется вам излишним?
Тут Джона прорвало:
— Например, зачем мне, Люсе, Свете и Лене изучать управление этим… лаптем? Ведь мы не пилоты! Зачем Лене изучать устройство лунной базы, если она будет работать только на поверхности Луны? Зачем мне изучать лунные породы, если я должен буду работать с компьютерами лунной базы? Зачем нам изучать ненужные нам школьные дисциплины? Среди нас никто не будет историком! Зачем нам изучать историю? Никто среди нас не будет географом, зачем нам изучать географию?…
— Спасибо, спасибо, я понял, — мягко сказал Анатолий Петрович. — А теперь представьте, что случилось что-то такое, в результате чего в сознании остался только один член экипажа. Да вот, Люся, например. Что она будет делать?
— А как это может случиться? — удивился Джон, а вот Лена, например, вся просто превратилась в слух. Видать опыт в Лунной диораме пошёл в прок. Учитель же равнодушно пожал плечами: