Эта армейская фраза как-то неприятно ударила слух, будто он очутился в казарме. И насосная тоже походила на казарму — постели, аккуратно сложенная пятнистая форма возле них, автоматы на стене. Двое офицеров и Олег сидели за столом из ящиков, покрытым газетами, и что-то ели из дымящихся мисок. Аристарх Павлович сел к столу, сцепил руки. Раненому, похоже, полегчало — ел с аппетитом, управляясь одной рукой; другая висела на перевязи, шевелились пальцы. Пуля вспорола мышцу от локтя до плеча и повредила плечевую кость.
— Есть будешь, отец? — спросил Николай.
— Спасибо, — проронил Аристарх Павлович. — Не до еды мне…
Он смотрел на Олега, а тот, словно не замечая этого, спокойно ел вареную картошку с тушенкой. Он как-то быстро втянулся, вписался в эту казарменную обстановку и принял ее порядки и законы. И у него был хороший аппетит, судя по лицу, спал хорошо эту ночь.
— Кирилл, наверное, застрелился, — сказал Аристарх Павлович.
Офицеры переглянулись, бросили ложки. Олег же вздрогнул, и голубой его взгляд потемнел. Он коротко перекрестился и медленно сжал кулаки.
— Это брат Алексея, — пояснил для офицеров Аристарх Павлович.
— Нам Олег рассказывал, — проговорил Николай с таким тоном, что стало ясно — рассказывал все…
— Надо самим поискать… Кирилла, — Аристарх Павлович оглядел офицеров. — Если он застрелился где-нибудь здесь… если не уехал в Москву. Мне кажется, все-таки здесь. Золу выгребал из камина — ключи нашел, как от сейфа, обожженные. Не поймешь — новые, старые. Не его ли?.. В милицию заявлять нельзя, в комендатуру тоже. Придут искать, станут прочесывать лес… В городе-то его бы уже нашли. Опередил тебя младший брат, — он взглянул на Олега. — Вчера ты пришел пистолет просить, а его уже не было. Сегодня хватился… Там и оставался-то один патрон — не воевать с ним, а только застрелиться…
Он встал — низкий железобетонный потолок давил голову. Снял автомат со стены, посмотрел, повертел в руках: из спаренного валетом магазина торчал тоненький изящный патрон… Аристарх Павлович любил оружие, но этот автомат с коротким хищным стволом, сделанный не для войны, не для позиций и солдатских рук, не для защиты отечества, вдруг потерял всякую эстетическую форму, которым обладало оружие. Им нельзя было любоваться как произведением технической мысли. Он был создан для близкого боя, для стрельбы в тесноте помещений, городских улиц и в толпе. Он напоминал бандитский обрез…
Он становился символом времени, как когда-то — трехлинейная винтовка в революцию и короткоствольный кавалерийский карабин — в гражданскую войну.
Гражданская война любила короткие стволы…
Аристарх Павлович повесил автомат и вытер руки.
— Тоже хочется взять? — вдруг спросил раненый.
— Нет, не хочется! — резко ответил Аристарх Павлович. — Вы стреляете друг в друга, а я, как похоронная команда, тела ищу. И найти не могу! Похоронить некого! Даже могил ерашовских не будет…
— Ну, извини, отец, — смутился раненый. — Я понимаю…
— Ничего ты не понимаешь! — отрезал Аристарх Павлович. — Спросите Олега, кто были Ерашовы в России? Почему их род просуществовал триста лет? Это только по документам! А до этого — сколько? Не потерялся, не рассыпался, не сгинул в опале!.. И почему прошлая революция раздавила всю семью, почти все корни вырвала?.. И почему теперь эта, нынешняя, опять уничтожает Ерашовых? И уничтожит, если начнется большая кровь! Вот на сей раз уж и корешка не останется!.. А подлые выживут! Подлые не стреляются и в отставку не уходят!
— Мы — навоз, — вдруг признался Николай. — В землю уйдем, как удобрение. На нас вырастет новая Россия.
Аристарх Павлович посмотрел на Олега: вот чьи слова он вчера повторил…
— А если чертополох вырастет? — спросил он. — Сорняк навоз любит!.. Нет, господа офицеры, мы не навоз. С таким сознанием хорошо в атаку ходить, не страшно умирать: вроде бы цель есть. А жить с этим невозможно.
— Олег, сейчас ты уйдешь вместе с отцом, — приказным тоном сказал Николай.
— Если сейчас Кирилла… нет в живых — я не уйду, — глядя в стол, проговорил Олег. — Теперь брата нет на той стороне. Дайте мне автомат.
— Уйдешь, потому что кто-то должен жить, — проговорил Николай жестким, металлическим голосом. — Отец прав.
— В таком случае уходите вы, — заявил Олег. — У вас есть семьи, дети — я один.
— Нам нельзя сейчас выходить, — терпеливо сказал Николай. — Зверь еще помнит вкус крови… Ты же свободен, можешь жить легально и безбоязненно.
— А как жить? — спросил он у всех. — Даже церковь сделали политической игрушкой. С каким сознанием мне жить, если даже патриарх — клятвопреступник? Он же заявил — кто первый начнет стрелять возле Белого дома, того он предаст анафеме. Слово Святейшего!.. Правительство стало первым, а где же анафема ему? Где патриарший гнев?..
— Все равно оружия не получишь! — отрезал Николай. — Уходи.
— Так, — промолвил Олег. — Выходит, мне вообще места нет в этом мире? Опять я не вписываюсь ни в какую систему… Что же, пойду за Кириллом.
Аристарх Павлович обнял его, прижал голову к плечу: