Возвращение Каина

— Сними маску, — спокойно попросил Аристарх Павлович.

— Что? — не понял тот.

— Маску сними. Хочу в лицо тебе посмотреть.

Омоновец сунул наручники в карман бронежилета, вскинул автомат:

— Руки за голову! Вперед!

Аристарх Павлович положил руки на затылок и пошел к выходу. Шел и слушал: за взлетной полосой, возле бункера было тихо. Возможно, офицеры вовремя заметили ОМОН и бесшумно успели уйти. Вентиляционная шахта вряд ли известна милиции, к тому же, судя по действиям ОМОНа, они не знали, где, в каком месте находятся офицеры.

В голове вдруг забилась мысль — как узнали? кто донес? или выследили?

Всех вывели на рулежную дорожку и приказали сесть.

— Бетон холодный! — почему-то весело сказал один из слесарей. — Мы постоим, ничего!

— Сидеть! — толкнули его автоматом в живот.

Веры нигде не было, куда-то увели. Аристарх Павлович сел по-турецки, лицом в сторону бункера. Трое омоновцев остались возле задержанных, остальные разбежались в разные стороны.

— Можете объяснить, в чем дело? — спросил Аристарх Павлович.

— Молчать! — прикрикнул страж.

— Но вы же — люди, мать вашу… — Аристарх Павлович сжал кулаки. — Скажите по-человечески-то!..

— Кино снимают! — засмеялся веселый слесарь. — Скрытой камерой, чтоб как в самом деле. Потом еще денег дадут!

— В зубы тебе дадут, — отозвался другой.

— Не разговаривать! — бросил омоновец и, стянув маску на подбородок, закурил.

Аристарх Павлович, не скрываясь, рассматривал его лицо — простое, открытое, эдакий деревенский парень, румянец на щеках, только глаза слегка туманные, малоподвижные и будто неживые, как и руки в беспалых перчатках.

— На лицо — человек, — сказал Аристарх Павлович. — Откуда же зверство-то в вас?

Тот, что курил, словно и не слышал, лишь взглянул на своего товарища и указал большим пальцем в сторону Аристарха Павловича. Омоновец понял знак, выхватил наручники, скомандовал:

— Руки!

— Да не налезут, — сказал Аристарх Павлович, подставляя руки. — Один уже пробовал. Кандалы-то маловатые сделали, на интеллигентные руки.

— Молчать! — омоновец набросил клешни на запястья и, ловко подставив колено снизу, одновременно ударил по верхним скобам. Они захлопнулись, будто капканы, — всего на один щелчок, боль побежала по сухожилиям, как по проводам.

Но в следующее мгновение он забыл о боли. В стороне от бункера в конце взлетной полосы вдруг раздался зычный собачий лай и следом ударила автоматная очередь. Аристарх Павлович сначала даже не понял, что это выстрелы, — слишком игрушечно они прозвучали, словно палкой по штакетному забору. Однако омоновцы разом встрепенулись, как воронье на кроне дерева, напряглись с пружинной жесткостью, и вяловатые глаза заблистали.

А там, где протрещал автомат, после короткой паузы ударило сразу несколько короткими быстрыми очередями, и пустой осенний лес наполнился дробным эхом. Прикрепленная к плечу рация у курящего омоновца вдруг заговорила отрывисто, с каким-то торопливым испугом:

— Вижу одного, уходит, мешают деревья…

И потом сразу гомон голосов, механических, каркающих, все это сквозь автоматную дробь. К тому же внезапно затрещали автоматы в другой стороне, чуть левее бункера. Омоновцы, будто магнитная стрелка, развернулись на выстрелы, но тут же защелкало где-то на снятой железнодорожной ветке. Рация верещала от голосов, и разобрать что-либо было невозможно. Единственное, что улавливал слух — часто повторяющуюся фразу, что мешают деревья. Похоже, эти короткоствольные автоматы годились лишь для стрельбы в условиях города. Стрельба почти не прекращалась, кувыркаясь над лесом, и только уходила вглубь, делаясь еще более ненастоящей и неопасной. Однако стражники почему-то начинали нервничать. Они лишь переглядывались, и только один раз тот, что курил, сказал со злым отчаянием:

— Н-ну, блин!..

Слесари сидели притихшие, даже веселый, вытянув лицо и приотрыв рот, крутил головой и время от времени цыкал слюной сквозь зубы. Между тем автоматные очереди делались глуше, реже, но зато длиннее. Они как голоса дерущихся людей сначала были забористыми, цеплялись друг за друга, переругивались злобно и дерзко, но вот какая-то сторона ударилась в бегство, и теперь слышались лишь крики погони. Тех, что сидели на бетоне, и тех, что стояли с автоматами в черепашьих панцирях, сейчас объединяло одно — все слушали голос войны и переживали. Омоновцы, забыв осторожность, стащили маски с лиц, таких же напряженных и вытянутых, курили И вертели головами в касках, напоминающих шлемы космических скафандров. Через четверть часа стрельба почти иссякла. Изредка доносилась длинная, отчаянная очередь, и эхо, повторив ее в противоположной стороне, будто смеялось над этой отчаянностью. Наконец, эта перекличка закончилась и над лесом вновь восстала звонкая осенняя тишина.