Возвращение ковчегов

Потом несколько часов силы бродили по тронному залу, угощаясь подношениями хилов: крыслами, жуклами и трублами. Ищунья пыталась слиться с толпой, но чувствовала себя незваным гостем. Всякий раз, отхватывая кусок мяса, даже от крохотного трубла, ощущала себя так, словно крадет эту еду. Она как можно незаметнее вытянула из кучи подношений самого мелкого жукла и вгрызлась в него.

К алтарю подбежала еще одна хилячка и бросила в кучу свои подношения – несколько крыслов.

– Ищунья… предательница, – прошипела она. Бросила завистливый взгляд на три царапины на руке Ищуньи и умчалась прочь.

Ищунья посмотрела ей вслед – худая, словно щепка, она перебирала тощими руками и ногами, растворяясь в темноте. Ищунье прежде никто не завидовал, и ей хотелось упиваться новыми ощущениями, но в груди засела необычная боль, тупая, почти как от голода. Впрочем, долго переживать из-за этого ей не пришлось, потому что началась драка. Хвата приблизилась к Крушиле и обнажила острые, как бритвы, зубы.

– Что-то ты похудел, Крушила, – прорычала она, кружа вокруг трона и дугой выгибая спину.

– Это кто похудел? – прорычал Крушила, отбросив недоеденного крысла и выпрямляясь во весь рост, и оба сцепились в схватке.

Крушила был вожаком силов, но все же любой мог бросить ему вызов. Кто побьет вожака – сам станет вожаком, так было заведено. Никто еще не смог победить Крушилу. Впрочем, это не отпугивало все новых и новых смельчаков.

Силы тем временем образовали шумный круг, болели и делали ставки. Ищунья, оставшись за пределами круга, приподнялась на цыпочках.

– Крушила, порви ее на кусочки! – проорал Жнец. – Два крысла на него!

– Хвата, вспори ему глотку! – орал Кусака.

– Два крысла и жукл! – прорычала Рубака.

Ищунья видела только мельтешение мохнатых рук и ног, слышала взвизги и рычание. Она прислушивалась к выкрикам в толпе, но сама держала рот на замке. Она еще не знала правил, не понимала, кто за кого болеет, и не хотела влипнуть в неприятности – только не в первый день своей новой жизни.

На секунду ей показалось, что Хвата побеждает: она прижала Крушилу к полу и готовилась впиться зубами ему в глотку.

– А ну… слезь… с меня, – прохрипел вожак, вывернулся и впечатал коленом под дых.

Хвата отлетела на несколько шагов, ударилась затылком о камень. Раздался хруст, и по спине Ищуньи пробежал холодок. Хвата попыталась встать и даже поднялась на колени, но тут Крушила навалился на нее. Ищунья толком больше ничего не видела, но, когда Крушила отступил от Хваты, та жалобно заскулила и затихла. Изо рта у нее текла кровь, собираясь в лужу вокруг разбитой головы. Крушила с ревом ударил себя в грудь, красную от крови.

– Силы, вот вам еще на разогрев! – проревел он, и стая налетела на труп Хваты, принялась рвать его на куски.

Ищунья понимала, что полагается присоединиться к пиршеству, – ведь это была привилегия силов – не думать о голоде, – однако есть не хотелось. Впервые в жизни. Она не понимала почему, но мысли то и дело возвращались к Возиусу: как его уносили в тоннели, как он кричал: «Ищунья… мы же друзья! Помоги нам!» Чувствуя тошноту, Ищунья попятилась от охваченной кровавым безумием стаи. Она надеялась, что ее не заметят, и направилась к двери, но тут дорогу ей преградил Крушила.

– Куда собралась? – Он впился взглядом ей в лицо. – Не хочешь пировать со стаей?

Ищунья сжалась, чтобы казаться еще меньше.

– Сильнейший из силов, брюхо мое уже наполнилось. Пойду поймаю еще крыслов.

Крушила сощурил глаза в темные щелочки, указал на большую кучу подношений:

– Больше ловить не надо. Ищунья, ты теперь сил.

Ищунья принялась лихорадочно соображать. Голова у нее шла кругом, и она боялась, что если не уберется из тронного зала побыстрее, то ее либо вырвет, либо она лишится сознания.

– Мне так хочется, – как можно задиристей прорычала она. – Нравится сворачивать им грязные, вонючие шеи.

Жажду крови Крушила должен был понять, но убедить его, похоже, не удалось. Пауза тянулась мучительно долго: секунда, две, три… И наконец он уступил:

– Ладно, только не убегай от стаи надолго.

* * *

Ищунья вылетела из замка и пронеслась по каменному мосту, словно пыталась удрать от боли в груди. Она сама не понимала, что не так с пиршеством. Она ведь и Хвату никогда не любила. Мерзкая была тварь, и хорошо, что сдохла… Но боль в груди слабее не стала.

«Возиус… только не он… милый Возиус».

В памяти возникло его лицо. Худой, ножки тоненькие. На носу – странные, скрепленные проволокой стекляшки, чтобы лучше видеть. Он тоже хил. При этой мысли в груди, словно вертлявый жукл, зашевелилось новое чувство.

Ищунье никто никогда прежде не нравился. А Возиус – голый, без шерстки, тощий и страшный – понравился ей. Может быть, потому, что слушал ее и утешал, когда ей было грустно, гладил и шептал на ухо. Никто с ней так прежде не обращался. Стараясь избавиться от зудящего чувства, Ищунья неслась по тоннелю, руки и ноги верно служили ей, она ни разу не оступилась и не запнулась. И все же… она скучала по Возиусу.