Возвращение красоты

Я повалялся немного, потом встал, еще раз прошелся по поляне, отыскивая дорогу, еще… и вдруг вдалеке, у самой кромки длинной и темной горы, увидел слабый, колеблющийся огонек. Присмотрелся… и различил костер, освещающий пространство убогой пещерки. Мангуп! Сразу откуда-то появились силы. С удвоенной решимостью я принялся искать утерянную тропу, поминутно оглядываясь, примечая местность, чтобы не лишиться еще и спальника с рюкзаком.

И нашел-таки. И пошел, почти уже не глядя на землю, верой одной преодолевая могильную темноту, устремляясь к маленькому и такому зыбкому свету.

Время ли это понеслось, или я лечу, только быстро, как-то уж невероятно быстро надвинулись темные, родные громадины утесов. Еще немного надо пройти через лес. Окунаюсь в кромешную тьму, но не боюсь уже потеряться, радуюсь живому, теплому дыханию Мангупа и иду на него, как на зов. Пахнуло знакомой сыростью, еще немного, и вот они — суровые, уставшие от вековой человеческой маятности пределы древнего Города.

Вот здесь, под скалой, когда-то были ворота. Над ними Всадник на мраморной белой плите поражал дракона. Теперь ничего этого нет, но… и не исчезло ничего. Я это чувствую ясно как день, который ведь где-нибудь все-таки есть… Даже сейчас.

На Мангупе пусто. В морозном воздухе мерцают, переливаются самоцветами мои добрые путеводительницы — звезды. Особое, необъяснимое и ни с чем не сравнимое чувство испытываешь здесь: пустота, морозная ночь и вместе с тем как будто что-то бесконечно родное, живое, неуловимое до конца, но близкое и ждущее твоего ответа… Я стою на краю обрыва, всматриваюсь в мирно почивающие холмы, дальние дрожащие огоньки деревень и уже не хочу никого искать. Даже тех, кто зажег в пещерке спасительный для меня огонек. Спасибо им за то… и ладно. Я должен побыть наедине с тем огромным, неизъяснимо родным, по которому соскучился страшно и которое теперь как-то особенно дорого и необходимо душе.

Ну вот и Кухня. Сейчас здесь пусто и тихо, как и на всем Мангупе, но из-за того, что вспоминаешь другое, — как-то по-доброму, ласково теплеет на сердце.

…Это было необыкновенное лето, какой-то сплошной, нескончаемый праздник, никем не организованный и неуловимый в своих причинах. Все пещеры и кельи Мангупа были забиты до отказа, как номера курортных гостиниц в разгар сезона.

Вот иду за водой на родник, а навстречу поднимаются очередные запыхавшиеся бродяги.

— Ты… давно… здесь?.. — спрашивает один, с трудом переводя дыхание, сбросив на землю свой громоздкий рюкзак.

— Да нет, — отвечаю, — пару недель всего.

Очень хочется сказать, что я здесь на самом деле с весны и что тогда еще здесь никого не было… Но я молчу.

— Андрюха здесь? — продолжает допытываться собеседник, в то время как попутчики его — красные как раки от свалившегося на голову солнца москвичи или питерцы — прислушиваются со скрытым любопытством Миклухо-Маклая.

— Борода? Был, но сейчас к татарам ушел в Ходжи-Сала. Санька здесь, но они на Новую Кухню переехали, так что заходит иногда…

— А куда вписаться можно?

— Не знаю… На Кухне все забито, в Теплой — панки харьковские, у Монаха киевляне, в Мустанговой — с Прибалтики пацаны… Можно было бы в Сторожевую, но вас трое, не поместитесь… А, на Дырявом, по-моему, освободилась пещера — где дымоход, знаешь?

— А-а, да, да…

— Ну, бывай… Может, увидимся еще…

— Ага…

Мустанговая, Теплая, Монаха, Акустика — это все названия пещер, которых на Мангупе очень много, но главная среди них, это, конечно, Кухня.

А началось все с того, что два бывалых, потрепанных жизнью бродяги устроились от Бахчисарайского музея-заповедника сторожами на Мангуп. Древний город, конечно, нуждался в охране от специфической совковой тупости — средневековые фрески были сплошь исчерканы брутальными надписями. Но для серьезной охраны у музея не было средств, и вот время от времени появлялись на Мангупе люди, условно называемые сторожами. Осенью 1990 года на эту должность определились Санька Герик и Андрюха Борода. Они поселились в небольшой уютной пещере в обрыве скалы, рядом с площадкой и широким гротом, закрытым от дождя и ветра. Здесь можно было готовить еду, хранить сушняк, а за разговорами и разной мелкой работой коротать долгие вечера. Как-то само собой это место стало называться Кухней.

Именно здесь происходила для многих та первая, сокровенная встреча с Мангупом, когда в задушевных, неспешных беседах, ночных посиделках у костра, в тишине, открывалось душе ошеломляющее иное, бесконечно отличное от всего, что знал до сих пор… и важное!