Возвращение красоты

Я устраиваюсь широко, свободно — один на двойном сиденье — над горячим, как печка, уютно урчащим двигателем. Хорошо!.. Ехать часов пять, и больше не нужно с гуммозным лицом развлекать полуночный, упившийся офис, выплясывать камаринскую под пьяный «базар», подыгрывать неизвестно кому и зачем… Все! Я просто разбрасываюсь душой, валюсь, как в летнее сено — навзничь, — и небо безмолвное плывет надо мной. Я лечу в его объятия и знаю точно, что оно не обманет, примет, избавит от горечи и тоски и ответит на больной, не разрешенный пока вопрос: что дальше?..

«Господи, определи!» — взываю, молюсь и верю, что по милости Божией все обязательно уладится. Скажи мне, Господи, путь воньже пойду[74]. Пойду… Ты только скажи!..

Я закрываю глаза, и сладкая-сладкая истома прокатывается волнами через мое тело. Автобус покачивается мирно, потряхивает, убаюкивает, и я забываюсь: плыву или лечу — не знаю уже и все ликую, радуюсь одной сияющей в вышине мысли: Оптина! Я еду в Оптину!!!

Проснулся я часа через три. Все то же: тепло, уют, автобус катится бойко по заснеженному ледяному шоссе, и невольно диву даешься. В Крыму если выпал снег, да подтаял, да морозцем его прихватило, все — катастрофа! А здесь, в России, хоть бы хны, носятся как угорелые, и думаешь: снег у них, что ли, другой или климат, а может быть, нервы?..

Я протираю запотевшее стекло и, отпуская бродить по опухшему со сна лицу блаженную улыбку, все смотрю и смотрю бесцельно и мирно на проплывающие мимо лесные дебри с выступающими заснеженными лапами елей, на неприметные деревушки с покосившимися, вросшими в землю избами, на поля… А то вдруг уйдет, провалится под мост и развернется широкой, уходящей к горизонту лентой — река. Темные извивы подталин у берегов и черные точки рыбаков на льду… И снова поле, лес и так далее, все то же — километр за километром. Забудешься, поспишь часок, а можно другой, третий, да хоть сутки… откроешь глаза, поглядишь в окно, и кажется — прикорнул на минутку, не больше. Ничего не изменится… Но в этом постоянстве, однообразии даже, есть какая-то особая щемящая правда. Смотришь часами в окно на проплывающий мимо пейзаж и понимаешь, что Россия — это не города с их сутолокой бестолковой, а вот эти безбрежные просторы, испокон веку лежащие в смиренном и чутком своем познании Бога.

Промелькнула Калуга с ее привокзальным храмом, колоколенкой, восстанавливаемой, видно, по кирпичику, трудно, но и терпеливо, с любовью. И снова думаешь: вот она — «русская идея» — идея смиренного, последовательного преодоления… собственной ли греховности, пространств ли или разрухи житейской — чего угодно. Идея созидающая, подготавливающая подспудно в самых невыносимых и тягостных обстоятельствах расцвет самобытной, действительной жизни.

Через час автобус ныряет в сумеречный Козельск, и дальше темнеет так быстро, словно кто-нибудь за лесом прикручивает фитиль керосиновой лампы. Еще немного — и тьма кромешная, ночь, не видать ни зги. Желтоватый свет полощется вяло в душном салоне, и автобус кажется субмариной, погруженной в неведомые глубины. Все глубже и глубже…

Остановка. Я ничего не могу различить за окном. Где мы?.. Тревожно скольжу взглядом по головам паломниц. Но вот черные платочки тронулись, поплыли вверх и вперед — к выходу. Значит, и мне пора…

Выхожу из автобуса, озираюсь впотьмах, пытаюсь понять, в какую сторону мне идти… Собираюсь уже спросить, и вдруг — вот она! — в двух шагах от меня: величественно и строго темнеет на фоне неба куполами, башенками, корпусами своими — Оптина!.. Как просто все! Неужели я снова здесь?! После десяти лет разлуки…

Я бреду по морозному хрустящему снегу в каком-то блаженном бессилии и никак не могу осознать реальность происходящего. Подхожу ближе и вместо центральных ворот вижу строительные щиты, за ними нагромождение лесов с подмостками и сколоченными из досок перильцами. В глубине возвышается почти уже завершенная кирпичная башня с высокой, под новые ворота, аркой.

Значит, вход теперь в другом месте, но где? Я перебираю в памяти все оптинские входы и выходы и гадаю: какой из них теперь может быть открыт? Между тем паломницы куда-то исчезли, спросить не у кого, и я уже готовлюсь обойти всю Оптину кругом, как вдруг метрах в двадцати открывается вырубленная в южной стене небольшая калитка. Мне почему-то кажется, что десять лет назад ее не было, или она была все время закрыта? Рядом с калиткой доска объявлений. Я останавливаюсь. Оттягиваю время, высматриваю — что там написано? За стеклом на щите листочки: «Расписание богослужений», «Распорядок дня паломника», но в темноте видно плохо, да и думаю я о другом… Плавают строчки перед глазами… Никак не могу собраться с духом… Ну все, пошел. Иду…

Кладу у калитки поклоны с одной молитвой, с одним горячим желанием: Господи, не оставь! Не отвергни мое окаянство! Оптина… Не вынес я испытания временем, нагрешил за эти десять лет страшно… Прости меня, Господи, дай силы исправиться! Так, чтобы уже навсегда… Чтобы Тебе послужить всей оставшейся жизнью!..