Возвращение Мастера и Маргариты

– Я Горчаков, – Максим придержал за ошейник изобразившего боевую готовность пса: – Свои, свои, Лапа.

Мужчина прищурился:

– Значит, я за вами приехал, – он протянул руку: – Анатолий Лаврентьевич. Вы сегодня как–то необдуманно беседовали с Лионом Ласкером. Резко, не по–товарищески. Не надо ничего объяснять. Бывает – погорячились. Гасите печь или что там у вас, водочку прячьте в холодильник и – в путь.

– Простите, с кем имею честь?

– Коллега Ласкера, лицо подчиненное. Я курирую ваш эксперимент, приставлен, так сказать, с охранительными целями. Получил распоряжение доставить вас, проследить безопасность, обеспечить завтрашний "концерт".

– У меня, как вы поняли, другие планы. Я вас не звал и никуда не поеду, – ощущая настороженность пса, тихо клокотавшего сдерживаемым рыком, Максим внутренне напрягся.

– Не желаете, как вижу, пойти на встречу. Х–м–м… – сунув руки в карманы, Анатолий покачался на каблуках надраенных ботинок. – И что же мы с вами в таком случае станем делать?

– Расстанемся без сожаления. Я жду жену.

– Маргариту Валдисовну? Так она у нас. И, представьте, тоже с нетерпением ждет супруга.

Максим обмер – нехорошие глаза были у человека в плаще – завравшиеся и жесткие. Прыгнуло и заколотилось сердце, а ладонь, державшая ошейник, вспотела.

– Никуда я не поеду. Я вам не верю, – отпустив Лапу, Максим нарочито медленно отвернулся и пошел в дом. Что бы не показать, как заняло дух и как застучала в висках встревоженная кровь.

– Максим Михалыч, – позвал гость. – Некрасиво получается. Может, придем к консенсусу? Подкупать я вас не стану. Предупредили – кристально честен. А вот обменчик–то можем произвести: мы вам любимую девушку. Вы отрабатываете положенное. Десять минут размышлений над головокружительной верхотуре! Не пыльное, между нами говоря, занятие. Я вот почти все время думаю – и все бесплатно.

Максим напрягся, но не обернулся. Шагнул в сени и захлопнул за собой дверь.

На улице раздались голоса. Максим увидел в окно, как из джипа выпрыгнули и двинулись к дому двое. Зарычав, ощерился Лапа. Он редко принимал чужих враждебно, проявляя виляющим хвостом готовность дружить и быть полезным всякому. Но тут почувствовал себя настоящей кавказской сторожевой, мелькнувшей в отдаленной наследственности. Чуть припадая на больную ногу, не раздумывая, пес ринулся защищать дом. Завидная, неколебимая собачья преданность!

Максим не понял, что произошло – два хлопка следовали один за другим, Лапа упал возле крепкого блондина, державшего оружие. Когда Максим подбежал к своему псу, ощеренная пасть с молодыми белыми клыками закрылась. Пес попытался улыбнуться и даже чуть дернул хвостом. На песке под черным боком алело влажное пятно. Опустившись на колени, Максим приподнял голову пса, заглянул в гаснущие глаза:

– Умная, хорошая, верная моя собака. Настоящий кавказец, храбрец…

По телу Лапы пробежала дрожь, пес напрягся, вытянулся и поник. В агатовых глазах застыл вопрос.

Максим не слышал, что происходило за его спиной. Анатолий показательно распекал стрелявшего. А потом обратился к сидящему на земле у мертвого пса Максиму:

– Я не сторонник жестких мер. Вы сами спровоцировали конфликт, Горчаков… Не делайте больше глупостей. Выполняйте приказания.

Максим даже не успел осознать, как сработало его тело, опаленное яростью. Он мгновенно выпрямилось и с наслаждением садануло кулаком снизу в полный подбородок говорившего, да так неожиданно и ловко, что никто не успел остановит удар – человек в плаще отлетел на дорожку, повалившись в блестящую грязь. Тут же нападавший был сбит с ног блондином, а другой вывернул ему за спиной руки. Висок и глаз заныли от удара и Максим успел подумать, что драться стоит хотя бы ради того, что бы заглушить болью страх.

– Отставить… – поднявшись, Анатолий отряхивал полы плаща. – Нам он нужен живым.

Блондин ребром ладони быстро рубанул Максима по правому плечу. Сжимая помертвевшую руку, он рухнул на колени, а когда чернота в глазах рассеялась, увидел стоящих рядом парней с довольно скучными лицами. Никакой злобной драчливости не было в этих лицах, лишь тупая тоска нудного дела, свойственная людям дотошных бухгалтерских профессий. Блондин, убивший Лапу, небрежно держал у бедра короткий автомат и ухмылялся. Скрипнув зубами, Максим застонал, подавляя захлестнувшую сознание ярость. Вцепиться, рвать на куски, кусать, молотить гадину! Как пьянит, как ослепляет разум ненависть!

– Гаденыш… – тихо сказал Максим. С трудом преодолевая боль в ушибленной руке, поднял тело Лапы и понес в сени. Там опустил на пол, покрыл своим ватником. Затем плеснул в печь воды, запер за собой дверь и пошел к джипу.

– Мудрое решение интеллигентного человека. Вот бы сразу так! противно ухмыльнулся Анатолий. Машина тронулась.

Джип живо взобрался на холм. Оглянувшись на оставленный дом, Максим увидел прощально белевшее в сумраке кружево ставен. В окошках цыганских изб зажигались огни. Он чувствовал, что покидает эти места навсегда. Ни дома, ни яблонь, ни верного пса, ни книг, ни Маргаритиных занавесок, ни оранжевой лампы и лежащих под ней рукописей больше не будет.