Возвращение Мюнхгаузена (Повести, Новеллы)

Вначале все шло успешно: Катафалаки уже усвоил отличие клыка от глазного, флюса от фистулы, узнал, что зуб мудрости цепляется за челюсть, осложняя работу щипцовой хватки, то одноветвным, то двуветвным корнем, научился юлить жужжащей иглой бормашины внутри судорожно дергающегося зевка и наконец, ухватившись стальным сцепом за хрустящий зуб и притиснув на всякий случай к креслу вспрыгивающие коленные чашки пациента, выпалывать кость от кости, как траву из земли.

Но прирожденная жалостливость, сострадание к болям, запрятанным под повязанные поперек уха платки, направили беспокойный ум Горгиса к изысканию способов смягчить или укоротить тягостные для пациента минуты. Если Гейне говорил, что "любовь - это зубная боль в сердце", то Катафалаки казалось, что страдание, из-за которого обращаются к дантисту, похоже на несчастную любовь в зубе и что тут нельзя ограничиваться простым "потерпите, мсье" или долгим ковырянием иглой и щипцами внутри зияющего болью дупла, надо придумать героический и стремительный способ перечеркнуть недуг сразу и навсегда.

Однажды руководитель курсов, пожилой отвислогубый португальский еврей, пристальные очки которого успели заглянуть в десятки тысяч человеческих зевков, объясняющийся с учениками и пациентами на конгломерате из одиннадцати языков, был очень удивлен, когда поздней ночью внезапный звонок вытряхнул его из сна. Недоумевая, он встал и со свечкой в руке подошел к входной двери:

- Кто?

- Катафалаки.

Старый дантист снял запоры - и поднятые брови ученика, всунувшиеся в дверь, почти наткнулись на не менее поднятые - на этот раз - брови учителя. Пробормотав извинение, Горгис просил уделить ему несколько минут. Учитель приблизил свечу: глаза ночного гостя блестели экстатическим светом, из-под распахнутой благостной улыбкой губ - два ряда крепких белых зубов, под локтем небольшой ящичек. Не выходя из недоумения, наставник протянул руку со свечой к порогу кабинета и попросил быть кратким. Катафалаки и не нуждался в многословии - его открытие, как и все поворотное, радикальное, ставящее на голову, легко укладывалось в десяток слов. Он отщелкнул ящик: на донышке его в пять-шесть рядов были разложены крохотные ампулки, начиненные какой-то коричневой массой; от каждой из ампулок тянулся длинный и тонкий фитилек.

- Довольно страданий! - сказал Катафалаки, подавляя нервный спазм в горле; указательный палец его был протянут к хвостатым облаткам.

- Что это? - Свеча и очки наклонились над коробкой.

- Динамит.

Свеча качнулась и стала отодвигаться к порогу. Но изобретатель, разворачивая объяснение, был слишком увлечен, чтобы замечать мелочи.

- Все очень просто. Вместо всех этих сухих и мокрых ваток вы вкладываете в дупло больного зуба вот такую вот ампулку, поджигаете фитиль, бац - и от зуба ни единого атома - в пыль!

- Ну а от... головы? - спросил гневный голос из-за порога.

Мертвенная бледность разлилась по лицу изобретателя:

- Вот об этом-то я не подумал.

Послышались: сначала ругательства глиссандо по одиннадцати языкам, потом удар дверной створы о створу. Неподумавшему на следующий день пришлось думать о выборе новой профессии.

7

Еще в бытность свою в Берлине Катафалаки жаловался на уличное движение: город, точно прорвавшийся мешок, сыпал людьми, кружащими колесами, дергающимися педалями, скользящими по проводам роликами, качающимися рессорами и кузовами; все это перегораживало дорогу, право превращалось в лево, дезориентировало, ломало линию пути сшибающимися перекрестками, загоняло в перпендикуляры переулков и путало шаги. Но люди бывалые, отслушав ламентации Горгиса, обычно говорили, что это еще ничего, вот в Париже, например, легко совсем затеряться в толпе.

Слова эти запали в память Катафалаки. Он вовсе не хотел затериваться. Ведь такие, как он, не валяются вместе с окурками на панели; потеряй он себя, Горгиса Катафалаки, в водовороте столичной толпы, и другого такого уже не найти.

Предосторожность никогда не бывает излишней. Поэтому во время своих прогулок по Парижу всякий раз, когда нужно было перейти какую-нибудь особенно людную, мчащую головы и колеса площадь или улицу, вроде пляс де ля Конкорд, рю Риволи, бульвар Дез-Итальен, Летуаль, - Катафалаки прикреплял английской булавкой к левому отвороту своего пиджака визитную карточку с обозначением имени и фамилии, на всякий случай. Описав кривую меж бешено наскакивающих слева и справа кузовов, с глазами, дергающимися во все стороны, и почувствовав наконец под подошвой рант противолежащего тротуара, он опускал глаза к левому отвороту пиджака, прочитывал: "Горгис Катафалаки", успокоенно улыбался и отшпиливал карточку с таким видом, как если бы получил совершенно нового, только-только из магазина, Катафалаки, с которого оставалось лишь сорвать билетик, обозначающий цену и фирму.

Но однажды случилось так, что вместе с карточкой к Катафалаки пришпилилось нечто, заставившее дальнейшую жизнь нашего героя пойти по страннейшему из всех зигзагов.