- "Башмаков еще не..." - начал он гневной цитатой и тотчас же вспомнил, что семь пар двойных подошв истоптаны начисто. Но было и еще одно обстоятельство, помешавшее закончить тираду: в дверь сунулась голова с рыжими усиками в полгубы. Голова пробовала было повернуться затылком, но Катафалаки уже держал ее за галстук:
- Послушайте, вы, на каком основании...
- Видите ли, я действительный член Филантропического общества по ухаживанию за уродливыми женщинами, и так как ваша супруга...
Но Катафалаки дернул за галстук, как если б это был звонок к адвокату по бракоразводным делам.
- Вы лжете, - закричал он, заставив губу стать бледнее усиков, - я обошел весь Лондон по правой и левой стороне, я видел все вывески всех ассоциаций, всех обществ, всех фирм, но общества по Ухаживанию за... какая наглость!
Теперь уже галстук филантропа напоминал скорее бечевку, которую рыболовы вдевают изловленной рыбе под оттопыренную жабру. Но было и нечто отличающее жертву разъяренного мужа от рыбы: жертва не соглашалась молчать, и сквозь галстучную петлю выдавилось:
- Я обр.
- Как?! - переспросил Горгис, даже и в такую минуту не теряя любознательности.
- Обр. Брр... Еще дюйм, и я бы вывесил язык: "Погибоша аки обре". Какой же вы русский, если не знаете древнейшей русской пословицы?! Впрочем, галстук выскользнул из растопырившихся рук Катафалаки, - в пословицу вкралась неточность - народ обров погиб не весь, и именно я последний обр, смерть которого была бы смертью целого народа. Вы понимаете, что мне необходимо всячески плодиться и размножаться, чтобы древнее племя обров не угасало и легенда стала действительностью?
Катафалаки чувствовал себя чрезвычайно сконфуженным. Как он, всегдашний сторонник национальных меньшинств, мог поднять руку на последнего обра. По его приглашению народ обров, чуть было не погибший во второй раз, уселся в гостеприимно пододвинутое кресло, и оба они, хозяин и гость, стали обсуждать, как опровергнуть печальную пословицу. Прежде всего необходимо позаботиться об увеличении числа обрят; обрята вырастут в больших обров, и тогда... но, чтобы обрята росли, нужно их кормить. Кормить будет Катафалаки. Да, но чтобы кормить, нужно иметь деньги. Катафалаки вскочил и побежал в редакцию газетки, где хранился его приз. Знакомая дверь на Флит-стрит впустила человека с радостно взволнованным лицом, а через час закрылась за человеком с лицом горестно вытянутым: оказалось, что сумма растрачена уже год тому назад казначеем редакции; единственной компенсацией человеку, который ходил, являлось то, что человек, укравший его деньги, сидел.
Но Катафалаки был бы плохим оброфилом, если б сразу отказался от своих планов. Лондонские газеты не жалели черной типографской краски на описания русской революции, как раз в это время грозившей хлынуть через плотины границ. Катафалаки стал следить за газетами. Понемногу выяснилось, что список республик и автономных областей, включаемых в Республику Советов, все длинится и усложняется. Однажды, сидя над газетным листом на одной из скамей Трафальгар-сквера, Катафалаки так сильно хлопнул себя по лбу, что проходивший мимо продавец медной посуды оглянулся, не обронил ли он одной из своих кастрюль: "Черт возьми, почему обры хуже других?"
Через два-три дня проект создания Автономной республики обров лежал в портфеле под локтем у Катафалаки, проделывая путь: Лондон - Москва.
12
Первые дни после прибытия в Москву были деятельны и бодры. Пусть путь, прегражденный десятком виз, был труден и долог. Но теперь, когда он, Катафалаки, и его проект в самом котле вскипающих республик и автообластей, стоит только отстегнуть портфель, - и Обрреспублика сама выпрыгнет из-под защелка на подставленную территорию.
Над снежными сугробами Москвы цвели красные однолепестковья флагов. Щеки встречных, в которые мороз вонзался мириадами остриев, как в игольные подушки, пылали алым плюшем. Полозья тянулись по вызеркаленному снегу, как смычки скрипачей по наканифоленным струнам, скрипя на высоте приписанного cis.
И Катафалаки тоже бодро скрипел подошвами от порогов к порогам, "препровождая" копии проекта из инстанции в инстанцию. Увы, в скрипе замнаркомовских перьев, отчеркивающихся коротким "отказать", не было уже ничего бодрящего, а в морозных улыбках их секретарей, дальше которых проситель не был допущен, выледенялась безнадежность.