Возвращение на родину

Уайлдив был очень элегантно одет — в новом летнем костюме и светлой шляпе, и контраст между его внешностью и внешностью мужа болезненно поразил Юстасию.

— Ах, вы не знаете, как он выглядел, когда я впервые его увидела, снова заговорила она, — ничего похожего на то, что сейчас, а ведь это было так недавно. Руки у него были белые и мягкие, как у меня, а посмотрите теперь — как загрубели, как почернели! У него от природы очень светлая кожа, и если он сейчас весь как заржавленный, под цвет своей кожаной одежде, так это потому, что обгорел на солнце.

— Но зачем он вообще это делает? — прошептал Уайлдив.

— Потому что не любит быть праздным, хотя прибыток от его трудов мало что прибавляет к нашим финансам. Но он говорит, что, когда люди живут на капитал, надо всеми силами сокращать текущие расходы и не пренебрегать заработком, хоть и самым маленьким.

— Судьба была немилостива к вам, Юстасия Ибрайт.

— Да уж, мне не за что ее благодарить.

— Ему тоже — если не считать одного великого дара, который он от нее все-таки получил.

— Какого?

Уайлдив пристально посмотрел ей в глаза. Юстасия покраснела — в первый раз за этот день.

— Ну, я-то сомнительный дар, — тихо проговорила она. — Я думала, вы хотите сказать — дар быть довольным, это у него есть, а у меня нету.

— Я понимаю, на его месте можно быть довольным, но как он мирится с внешней обстановкой, вот что мне удивительно.

— Это потому, что вы его не знаете. Идеи преисполняют его энтузиазмом, а внешность ему не важна. Мне часто думается, что он похож на апостола Павла.

— Рад слышать, что он такая возвышенная личность.

— Да. Но хуже всего то, что апостол Павел очень хорош в Библии, но вряд ли бы на что годился в реальной жизни.

Они невольно стали говорить шепотом, хотя вначале и не очень заботились о том, чтобы не разбудить Клайма.

— Ну, если ваше замужество несчастливо, вы знаете, кто в этом виноват, — сказал Уайлдив.

— Я никогда не скажу, что мое замужество несчастливо, — проговорила Юстасия, впервые проявляя некоторое волнение. — Все дело в этой нелепой случайности, которая уже после на него свалилась; она-то меня и погубила. Это верно, я получила шипы вместо роз, но откуда мне было знать, что принесет будущее?

— Знаешь, Юстасия, я иногда думаю, что это тебе справедливая кара. Ты по праву принадлежала мне, и я вовсе не хотел тебя терять.

— Нет, это не моя вина. Ты хотел иметь и ту и другую, а это невозможно. И вспомни-ка: я еще и не догадывалась ни о чем, а ты уже отвернулся от меня ради другой женщины. Мне бы никогда в голову не пришло вести такую игру, если бы ты не начал первый.

— Да я же не придавал этому никакого значения, — возразил Уайлдив. Это было так — между прочим. У мужчин бывают такие скоропреходящие увлечения среди постоянной любви — и она потом снова утверждается, как будто ничего и не было. Но ты очень вызывающе со мной держалась, и это соблазнило меня пойти немного дальше, чем следовало, а ты продолжала меня дразнить, ну, я пошел еще дальше и женился на ней. — Обернувшись и снова глядя на скованного сном Клайма, он прибавил как бы про себя: — Боюсь, Клайм, вы не цените своего счастья… В одном он, во всяком случае, счастливее меня. Он познал неудачу в житейских делах, он претерпел тяжелое личное бедствие, но он, вероятно, не знает, что это значит — потерять женщину, которую любишь.

— О нем как раз нельзя сказать, что он не ценит своего счастья, прошептала Юстасия. — Он благодарен за него, в этом смысле он хороший человек. Многие женщины были бы рады иметь такого мужа. Но неужели я слишком многого требую, когда хочу прикоснуться ко всему, что вмещается в слове жизнь, — музыке, поэзии, страсти, войне, ко всему, что бьется и пульсирует в великих артериях мира? Такова была моя мечта; она не осуществилась. Но мне казалось, что я нашла путь к ней в моем Клайме.

— И вы только из-за этого вышли за него?

— Нет, это неверно. Я вышла за него потому, что его любила, но не скрою, я любила его, может быть, отчасти потому, что видела в нем обещание той жизни, о которой мечтала.

— Ну вот вы опять впали в прежнее мрачное настроение.

— Но я ему не поддамся, — воскликнула она. — Я начала новую жизнь тем, что пошла на эти танцы, и так буду продолжать. Клайм может весело петь, а мне почему нельзя?

Уайлдив задумчиво посмотрел на нее.

— Это легче сказать, чем сделать; хотя, если бы я мог, я бы поддержал вас в такой попытке. Но так как жизнь для меня ничего не стоит без того единственного, что теперь невозможно, то вы простите меня за то, что я не могу вас поддержать.

— Дэймон, что с вами, почему вы так странно говорите? — спросила она, поднимая к нему свои глубокие сумрачные глаза.

— Этого я прямо никогда вам не скажу, а если буду говорить загадками, так вы, пожалуй, поленитесь отгадывать.

С минуту Юстасия молчала, потом проговорила: