Возвращение на родину

— Словно бы там что-то зашумело, за навесом? — сказал Христиан. — Я вот думаю, уж лучше бы все недоброе днем случалось, тогда мог бы человек свою храбрость показать, и доведись ему повстречать самую что ни есть страшнючую старушонку, и то не стал бы у нее пощады просить, — конечно, ежели он смелый, да и ноги имеет резвые, чтобы от нее удрать.

— Даже простой человек, неученый, вот как я, и то бы этакой глупости не сделал, — сказал Сэм.

— Э, беда-то нас там подстерегает, где ее меньше всего ждешь. Соседи, если миссис Ибрайт помрет, нас не могут к суду привлечь за — как это? Непредумышленное убийство?

— Нет, этого они не могут, — сказал Сэм, — разве только будет доказано, что мы когда-то были браконьерами. Да она поправится.

— Ну, а я, хоть бы меня десять гадюк укусило, и то не стал бы из-за этого ни одного рабочего дня терять, — заявил дедушка Кентл. — Вот я каков, когда распалюсь. Ну да недаром же меня воевать учили. Да, в жизни со мной всякое случалось, но после того, как я в солдаты пошел: в восемьсот четвертом, я уж маху нигде не давал. — Он покачал головой и усмехнулся, мысленно любуясь тем молодцом в военной форме, каким он себе представлялся. — Всегда первым был во всех переделках!

— Наверно, потому, что они самого большого дурака всегда вперед ставили, — отозвался Тимоти от костра, возле которого он стоял на коленях, раздувая его своим дыханьем.

— Ты правда так думаешь, Тимоти? — сказал дедушка Кентл, подходя к костру; он как-то сразу увял, и на лице его изображалось уныние. — По-твоему, человек может годами считать, что он молодец, и все-то время в себе ошибаться?

— Да брось ты об этом, дедушка. Пошевели лучше ногами, принеси еще хворосту. И не стыдно тебе, старому, такой вздор молоть, когда тут, может, о жизни и смерти дело идет.

— Да, да, — с меланхолической убежденностью подтвердил дедушка Кентл. Плохая сегодня ночь для многих, кто славно пожил в свое время. И будь я хоть первый мастак по гобою либо по скрипке, не хватило б у меня сейчас духу песни на них наигрывать.

Тут вернулась Сьюзен со сковородкой. Живая гадюка уже была убита, и у всех трех отрезаны головы. Остальное нарезали продольными ломтями и бросили на сковородку, где оно начало шипеть и потрескивать на огне. Скоро с поджаренных ломтей стала стекать тонкая струйка прозрачного жира; Клайм окунул в него уголок своего носового платка и принялся втирать в рану.

Глава VIII

Юстасия слышит о чужой удаче и предвидит для себя беду

Тем временем Юстасия, оставшись одна в олдервортском домике, впала в крайне угнетенное состояние. Если Клайм узнает, что перед его матерью заперли дверь, последствия могут быть очень неприятные, а неприятного Юстасия боялась не меньше, чем страшного.

Проводить вечер в одиночестве ей всегда было скучно, а в этот вечер еще скучнее, чем всегда, — после волнений, пережитых днем. Два эти посещения растревожили ее. Мысль о том, что в разговоре Клайма с матерью она, Юстасия, предстанет перед ним в невыгодном свете, вызывала у нее не так стыд или неловкость, как досаду и раздраженье, и это настолько расшевелило ее дремлющую волю, что она наконец отчетливо пожалела, зачем не отперла дверь. Она и правда думала, что Клайм проснулся, и это до некоторой степени оправдывало ее дальнейшие действия, но ничто не могло спасти ее от осуждения за то, что она не отозвалась на первый стук. Однако, вместо того чтобы пенять на себя, она перелагала вину на плечи некоего туманного и грандиозного Мироправителя, который предначертал это сплетение случайностей и правил ее судьбой.

В это время года ночью приятнее ходить, чем днем, и после того, как Клайм отсутствовал больше часу, Юстасия вдруг решила пойти прогуляться по направлению к Блумс-Энду в надежде встретить его, когда он будет возвращаться. Подойдя к калитке, она услышала стук колес и, оглянувшись, увидела дедушку, едущего в своей таратайке.

— Нет, даже на минутку не могу, — ответил он на ее приглашение зайти. — Я еду в Восточный Эгдон, а сюда завернул, чтобы рассказать тебе новости. Может, ты уже слыхала — насчет того, что мистеру Уайлдиву повезло?

— Нет, — равнодушно отвечала Юстасия.

— Ну как же! Наследство получил — одиннадцать тысяч фунтов, — дядя у него умер в Канаде как раз после того, как всю свою семью отправил на родину, и они все утонули на «Кассиопее», так что Уайлдив оказался единственным наследником, сам того не ожидая.

Юстасия постояла молча.

— Когда он это узнал? — спросила она.

— Да уж сегодня знал с раннего утра, потому что я от Чарли услыхал, когда он пришел в десять часов. Вот это называется счастливчик. А ты-то, Юстасия, как сглупила!

— Чем это? — сказала она, с видимым спокойствием, поднимая глаза.

— А тем, что не удержала его, когда он был у тебя в руках.

— Так уж и в руках!

— Я тогда не знал, что у тебя с ним были шуры-муры, а если бы и знал, так, по правде сказать, задал бы вам обоим перцу. Но раз уж что-то было, так надо было одного и держаться.

Юстасия не ответила, но вид у нее был такой, как будто она многое могла бы сказать, если бы захотела.