Возвращение не гарантируется

— Да, Илья Васильевич, вы как всегда правы, — поспешно согласился Вениамин. Он уже не разыгрывал из себя «главного по песням» и держался с Домбровским так же угодливо, как с Извольским. Чувствовалось, что он находится в совершенно другой весовой категории.

— Это вы в точку попали! — рассмеялась Джен. — Я насчет яркой наживки! Галочка у нас заядлый рыболов!

Мужчины переглянулись, и Джен поняла, что они раньше говорили о ней. Может быть даже, Домбровский пришел из-за нее… А Галка — это отвлечение внимания, камуфляж, как говорит Скат.

— Ну, мы еще не начинали прослушивание. Голос скажет сам за себя и расставит птичек по местам, — произнес Вениамин, окончательно выпутавшись из щекотливой ситуации.

Галка скривила сочные губы:

— Не так важно иметь голос, главное — уметь петь, — заученно произнесла она, всем своим видом давая понять, что обладает самыми необходимыми умениями, о которых сейчас просто не время и не место распространяться.

Основная студия находилась в большом зале, перегороженном пополам прозрачной стеной. Там стояли микрофоны, синтезаторы, звукозаписывающая аппаратура. А по эту сторону расхаживали поэты — сочинители будущих шлягеров, композиторы, которым предстояло создать музыкальные шедевры, ну и, конечно, исполнители обоих полов. Хотя трудно было разобрать — кто к какому полу принадлежит: все были длинноволосыми, лохматыми, небрежно одетыми в рваную джинсу и маечки, у подбирающего мотив на гитаре вроде бы мужчины бросались в глаза длинные ногти с зеленым маникюром. Однако гендерные характеристики тут не имели значения — здесь царил дух творчества, в том смысле, в каком его понимали собравшиеся. Их было около полутора десятков и, судя по обрывкам разговоров, все они были гениальны, но происки завистников и откровенных недругов мешали им пробиться на лучшие эстрады страны… Кого-то это сборище напоминало, и Джен внезапно поняла кого — канувших в Лету хиппи из голливудских фильмов!

Галка осталась в зале ожидания, а Джен отвели за стекло. Вениамин и Домбровский сели в кресла, а девушку поставили к микрофону и дали наушники, в которых звучал саундтрек к песне про журавлей. То ли потому, что Джен нервничала, то ли оттого, что с момента ее вокальных упражнений прошло много времени, но дело не заладилось с самого начала. Она только с третьего раза попала «в звук», несколько раз сбивалась, забывая слова, да и голос — она сама чувствовала — был не ее: чужой, грубый, лишенный пластичности, словно вместо тонких лайковых перчаток надела рабочие брезентовые рукавицы, в которых не получалось то, что успешно делала раньше. Картонные журавли летели не так плавно и чувственно, как настоящие, — они беспорядочно махали крыльями, проваливались в воздушные ямы, рыскали из стороны в сторону, а главное — их не объединяло то, что должно было объединять: тонкое и нежное чувство…

На миг Джен пожалела, что тут нет шеста, на котором она в полной мере могла бы продемонстрировать свои способности, но тут же устыдилась этой мысли: на самом деле ведь она не стриптизерша, это было временное, вынужденное занятие, с которым навсегда покончено…

Джен несколько раз повторяла попытки оживить журавлей и связать их нитями любви, ей даже казалось, что получалось все лучше и лучше, хотя по лицам слушателей этого сказать было нельзя. Надо отдать им должное: Илья Васильевич и Вениамин проявили терпение — в коротких перерывах они успокаивали певицу и говорили ободряющие слова.

— Даже Мирей Матье бывала не в голосе, — рокотал бархатный баритон Домбровского. — Или связки подводили, или просто была не в настроении…

— У всех случается, — вторил ему Вениамин. — Вот, помню у Кобзона…

Наконец, Джен спела более или менее удачно, они заулыбались и даже символически похлопали в ладоши.

— Погуляйте пока, Женечка, — сказал Вениамин, показывая в зал, откуда с интересом пялились непризнанные таланты. Их стало меньше, но у Джен все равно возникло неприятное чувство, как будто она в клетке зоопарка и ее разглядывает праздная публика, жующая чипсы и лижущая мороженое.

— Мы послушаем записи, посовещаемся и сделаем выводы. Думаю, все будет хорошо! — закончил Веня, и по его тону Джен поняла, что выводы будут зависеть от Домбровского.

Она вышла из-за стекла, за которым, как оказалось, провела почти два часа, хотя ей казалось, что прошло не больше тридцати минут. Оказалось, что за это время Галка успела свести знакомство с какой-то личностью неопределенного возраста, трудно определяемого, но все же скорей мужского пола, и стопроцентно творческой, о чем можно было судить по длинным нечесаным волосам и яркой одежде: желтая майка, зеленые вельветовые штаны и сланцы на босу ногу. Все это, несомненно, выдавало в нем раскованную и, безусловно, артистичную натуру. Галка сидела на одном из немногих имевшихся здесь стульев и пила кофе из пластикового стакана; новый знакомый, как и положено хиппи, сидел рядом на полу, рассматривал ее ноги и тоже пил кофе. Ясно было, что и стулом, и бодрящим напитком Галку обеспечил ухажер.