Трезвость его, когда, наконец, она наступала после месяца запоя («месячных», как шутили на ускорителе), была воинственной. Со стороны могло показаться – как и показалось в своё время Аркадию – что человек после случайного падения воскрес, твёрдо встал на ноги и уже никогда в жизни!.. «Никогда» продолжалось до следующего повода, на трезвость часов в организме Орликова не было. Пока «повод» его не взял, он был вполне приличным начальником, хотя человеческое в нём и сильно прихрамывало: любил, например, у себя в кабинете-пультовой одарить страждущего казённым ректификатом, благо его хватало, дождаться, когда бедолага сломается, и тут же поглумиться над ним:
– Что же ты, Сергей Фёдорович, такая скотина?..
Поводом для него самого мог стать любой праздник, который, кроме того, что повод сам по себе, независимо от своего общественно-исторического содержания, с его восторженной атмосферой ожидания необычного, некоего чуда, был для Орликова напоминанием о его мечте-жар-птице, а вот прикоснуться к ней, снова попробовать за ней успеть, можно было – увы! – уже только со стаканом. Роковые «майские» за последние десять лет проскочить не удалось ни разу. «Майские» начинались в апреле грандиозной всесоюзной коллективной пьянкой на природе в честь Ленинского субботника. Ещё мётлы не взяли в руки, а от каждого коллектива двоих уже посылали в лесок «накрывать». От ленинской пьянки до общепролетарской всего неделя с небольшим, и правоверные алкоголики перерыва в праздновании не делали, а там уж, по ступенькам советских Печати и Радио уверенно, в смысле неуверенно, поднимались, в смысле опускались, к единственному по-настоящему святому дню 9 Мая, когда бы и нужно быть со всем народом… но Орликов к этому дню лежал одинокий в тёмном гараже и был не Победителем, а вообще наоборот. 11-го руководство за ним посылало и принимало меры к возвращению его из небытия, – однажды, без таких мер, он пролежал в гараже как Моисей, Илия и Христос сорок дней, пока не закончился спирт во второй канистре, и уже превратился в полоумного крысиного маугли. Меры, повторюсь, состояли в насильной эвакуации вонючей тени человека в ведомственную Средмашевскую поликлинику, что напротив кинотеатра «Победа» на Пролетарке, где его за отдельную плату мыли и на три дня помещали под капельницу, бывало, что «свои» медики отказывались, и тогда, только оформив в «трёшке» (Третья поликлиника Минздрава) документы, транзитом везли его в ЛТП в славный город Электросталь.
А в этот раз сплавляли Орла на свежий воздух в колхоз, в Луховицы – и со своих глаз долой, и, главное, от райкома спрятать, за две недели, глядишь, проветрится, а там уж и
То, что реальная жизнь давно уже обзавелась миражным дубликатом, ни Гаркова, ни Зотова не особенно и беспокоило – в дубликате им жилось куда как комфортнее. Реально бороться с пьянством, психовать, портить с полумиром отношения, не пить самим, постоянно получать нагоняи и при этом выращивать трезвых, умных, которые потом тебя же и съедят… или посылать в райком отчёты о том, чего нет и быть не может, и спокойно пожизненно сидеть, хоть и в протухающем болоте, но на самой высокой кочке. У жизни-дубликата установились свои законы и правила, у людей в этой жизни были свои миражные судьбы, и реального алкоголика очень даже запросто могли наградить реальным орденом за успешную борьбу с пьянством в миражно-дубликатном мире. Неприятным было то, что в некоторых точках эти две жизни пересекались, и тогда приходилось изворачиваться.
Вот так теперь.
Теперь Орликова в ЛТП было нельзя. И на работу в НИИП, на люди, было нельзя. Удачным, очень удачным оказался выход – в колхоз, формально, для райкома, старшим, чтобы лишний раз подтвердить разносторонность его руководящего таланта, а уж по возвращении, когда оклемается, и поощрить – кулуарно. Больше будет должен. Или… Или с председателей переизбрать, если не оклемается. Но лучше не переизбирать, потому что это целая история, опять всё бельё перетряхивать, силы уже нет, да ещё объясняться за трёхлетнее враньё и за несостоявшегося орденского кавалера, показываться перед партийным начальством такими бестолочами, дезавуирующими своей неспособностью жить в мираже и большой райкомовский мираж – им тоже ведь в дубликате проще. Так что, себе дороже. И потом, если Орёл полетит, он полетит насовсем, и тогда начальником РИУСа придётся ставить кого-то из этих молодых, хоть какие они молодые… пускать-таки жуков в их устаканенный муравейник. Нет, Орёл должен вернуться на своих крыльях.
Однако – орден.