Возвращение Робин Гуда

– Хорошо, – Дима остановился в двери, руку вынеся в коридор. – Они не в Юрьеве, – сказал он.

Час они, если можно так сказать, работали. Дима плюхал тряпкой по стене. На свои пышные волосы он намотал какую-то наволочку, став похож на бабушку. На Плюшкина. Матвей, со стола, отмывал и отдирал мел от потолка, в одной руке держа губку, другой меняя шпатель на стамеску. Стремянка оказалась хлипкая для его веса, он приспособил на ней таз с водой. Шея сразу затекла, руки тоже приходилось опускать, давая им отдых. Мел брызгал в глаза. Всё вокруг было в мелу. На полу меловые дорожки, которые они прочертили до ванной, превратились в меловые лужи и затем в меловое болото, сразу же пересыхающее. Окно все-таки пришлось открыть. Перед началом Матвей завесил его мокрым покрывалом. Оно давно высохло. Всепроникающий запах дыма витал по квартире.

– Ветер переменился.

– Аа?.. – Дима бросил тряпку на пол и вытер лоб. – Может, кофе попьем? – сказал он бодро.

– Лучше бы воды.

Они пошли в кухню. – Что ты сказал про ветер?

– Посмотри в окно.

Дима вместо этого вытащил телефон и посмотрел. – Десятый час, – удивился он.

– А что ты хотел? Я тебя еще на остановке полчаса ждал.

В комнате свет был включен, из-за покрывала. Здесь, в кухне, сгущались сумерки. Обгоняя темноту, за окном стелился туман.

– Это не туман. Что это теперь будет? Может, закроемся?

– Ты покури побольше.

– Момент. – Дима полез за сигаретами.

– Я в ванну.

Когда он вышел, Дима уже разлил кофе и прихлебывал из своей чашки, и покуривал, растянувшись на стуле. Косынку с головы он снял. Форточка была закрыта. Телефон лежал перед ним на столе и светился. Потом экран погас.

– Кофе.

– Вижу. Где тут посуда?

– Какая посуда?

– Хочу воды налить.

– В шкафчике. Включить свет?

– Не надо.

Огонек разгорелся, освещая Димино лицо. Затянувшись три раза подряд, Дима вдавил сигарету в пепельницу и помахал рукой, символически развеивая дым.

– Трудно не пить? – спросил Матвей.

– Не очень, – отозвался Дима.

Он поставил чашку на стол. – Есть такая теория, о первоэлементах. Так называемые наркотики только возбуждают запрограммированные в организме реакции. Иначе они не вызывали бы никаких ощущений. Если бы не встречались с тем, что было в тебе до них.

– Я не употреблял.

– А это не те придумали, кто употребляет. – Дима улыбался. – Кто употребляет – те придерживаются теории о расширении сознания.

– Когда-то в детстве на уроке физики у меня случилось озарение. Я понял, что даже когда ты умрешь и все твои длинные цепочки распадутся, ты все равно никуда не денешься с земли, из этой вселенной. Меня тогда это сильно подавило. Великий уход обломался.

– Когда я думаю, что пиво состоит из атомов, мне не хочется его пить, – процитировал Дима. – Вэ Шинкарёв.

– Но может быть он утешился и смог бы пить дальше, если бы понял, что пиво из них не состоит. Это схема, призванная помочь вообразить то, что в принципе показано быть не может. Нужен, по выражению одной знакомой, индивидуальный атаман – она считала, что это монах с палкой, – чтобы сбивать мозг с таких иллюзорных построений, в которых он всегда наклонен удобно устроиться. Пример. С твоей теорией я согласен. Но практика мне подсказывает, что я не припомню, чтоб в трезвом виде ощущал характерную спутанность в мыслях и движениях.

– И тут я тебя – трах палкой по башке! – Дима захохотал.

– Как литр принял, – Матвей, тоже посмеиваясь. – Заметь – снова теория. На практике меня по башке не били.

– Да ладно, – сказал Дима, улыбаясь.

– Нет, ну в школе толкались. А больше, получается, нет. Бабка меня не наказывала – ей это было не по силам. От армии я откосил, то есть бабка меня отмазала. При жизни я ей пенял… не сильно. Понимал… Теоретически. Что нечего там делать. Не потому, что я мирный – это кажется: в активизм же я полез, в возрасте, когда люди обычно не проявляют… э-ээ такого уж рвения. Вот на пикетах как раз подраться можно было. Но и там не сложилось. Видно, под руку никому не попался.

– Хочешь, я тебя ударю? – Дима улыбался.

– Ну попробуй.

Чирк. Спичка высветила лицо – прикурив, отбросил ее в раковину.

– А хочешь правду?

Улыбка слетела, как чуждая маска. В темноте лицо его было аскетично красивым. Если что-то и искажало черты – скорее следы пережитых страданий. Огонь безумия.

– Мне не нужен алкоголь. Я непрерывно пребываю под кайфом огромного напряжения. Я не могу тебе помочь. То, что ты видишь перед собой – иллюзия. Протяни руку, упрешься в стену. Меня здесь нет.

– Слышал про такое, – сказал Матвей медленно. – В книжках читал. Самому не случалось. Правда на правду. Я вижу, что ты непрерывно балуешься с игрушкой. Не худшая замена водке. Если бы не живой человек на том конце.

Дима замер в темноте.

– Ты… учить меня будешь? – почти шепотом.

Он встал. Засуетился с чашкой, поднял ее, поставил. Подался к окну – но, повернувшись, быстрым шагом, мимо Матвея, выбежал в дверь, сметя со стола телефон.

Матвей поднялся, заглянул в раковину – куда улетела Димина сигарета. Потухла. Он включил воду, плеснул на лицо.

В комнате Димы не было. Матвей влез на стол.