Возвращение росомахи

Родители растили своих отпрысков по-спартански: щенки лежали без подстилки, прямо на голой земле. Старший был самым крупным среди них. Еще его выделял крутой, широкий лоб. Слезящиеся глазки только начали открываться, а он уже видел. Нечетко, но видел. Братья же еще с неделю были незрячими и находили мать — источник тепла и пищи — по запаху. Это преимущество помогало Лобастому опережать остальных в поиске самого щедрого на молоко соска.

Когда наконец прозрели и братья и стали посягать на его права, первенец злился и решительно оттеснял конкурентов головой. Если такой маневр не помогал, отпихивал лапами. Того, кто пытался огрызаться, Лобастый хватал едва прорезавшимися зубками за ухо и принимался теребить, таскать из стороны в сторону, урча сквозь стиснутые челюсти.

Средний брат, добродушный увалень, в таких случаях не сопротивлялся. Дождавшись конца трепки, продолжал делать намеченное. Больше всего доставалось последышу. Как только мать засыпала, Лобастый, набычив голову, отжимал младшего к снежной стенке, не давая тому возможности вдоволь насосаться. Через несколько дней малыш до того ослаб, что так и остался лежать там.

Вернувшийся с охоты Клык обнаружил скрючившегося в углу камеры отпрыска, взял его в пасть, чтобы переложить к Пышке. Поняв, что детеныш мертв, вынес наружу и зарыл в снег.

Сосунки постоянно требовали молока и тепла. Поэтому Пышка редко покидала логово. Да и не было в том нужды — Клык исправно обеспечивал ее мясом. Однако вскоре он стал пропадать. Как-то на целых три дня. Рассерженная росомаха укусила его за ухо. Клык в ответ недовольно хоркнул и стал отлучаться еще чаще. Пришлось смириться с охлаждением отношений. А малыши требовали все больше пищи.

Однажды перед уходом Клык так безучастно глянул на Пышку, что та поняла — он не вернется. Принесенной им зайчатины хватило ненадолго. За пару дней были раздроблены и сгрызены все скопившиеся от прежних трапез кости. Молоко у Пышки пошло на убыль.

Ребятня не наедалась. Будь в живых все трое, братьям пришлось бы совсем худо. Голодные вопли росомашат вынудили Пышку оставить малышей и идти на охоту. Следов, заслуживающих внимания, поблизости не оказалось: Клык основательно «зачистил» эту территорию. Удалось поймать лишь перебегавшую по снегу к куче валежин мышку.

Искать поживу надо было вдали от логова. Вскоре ей повезло: поймала двух зайчат. Голод утолила, но, чтобы накормить малышей, нужна была более крупная добыча. Росомаха обошла устроенные вместе с Клыком в пору изобилия «схроны», но они оказались пусты — бывший кавалер уже опустошил их. Пришлось вернуться к голодным детям и хоть скудно, но покормить их. Через день голод и недовольный писк отпрысков опять погнали ее на охоту. Теперь она отправилась за соседний отрог. Там в изголовье одного из распадков имелся часто посещаемый оленями соленый ключ.

При спуске с косогора ей почудился запах мяса. Принюхавшись, определила, что он доносится из пещерки, образованной елью, вывороченной с корнями. Проход в нее преграждали два толстых, ровно обрезанных ствола. Один из них лежал на земле, второй наклонно нависал над ним. В глубине, под сложенным шалашиком пластом земли, в полумраке виднелись кусок мяса и тушка рябчика. Добраться до этого богатства можно было только протиснувшись между бревен.

Подлетела сорока.

Чэп-щэп, чиррп-черек! Опасно! Опасно! — прыгая с ветки на ветку, беспокойно затараторила лесная болтушка.

Долго стояла росомаха в нерешительности. Она и без сороки понимала, что неспроста проход к мясу перекрыт бревнами. Еще раз тщательно принюхалась. Запаха металла не было. Нос улавливал только будоражащий аромат мяса. Тем не менее благоразумие взяло верх: Пышка продолжила путь к солончаку. Но тот не оправдал ожиданий — ни одного свежего следа. Последний — трехдневной давности. Тропить его не было смысла.

Что же делать? Ослабленной голодом росомахе тяжело было продолжать поиск добычи. А перед глазами постоянно всплывало обнаруженное на косогоре мясо. Выбора нет — детей надо кормить!

Вернувшись к странному сооружению, Пышка осторожно проползла в щель между бревен и, ухватив рябчика, тихонько потянула его на себя. В тот же миг на нее рухнуло что-то тяжелое. Раздался неприятный хруст. Пышка рванулась, но тело прожгла такая боль, что она на время потеряла сознание.

Очнувшись, росомаха попыталась выбраться из-под бревна, но задние лапы не слушались. Пышку охватил панический страх, однако материнский инстинкт быстро подавил его. Упираясь передними лапами в нижний ствол, она, раздирая шкуру, чуть-чуть продвинулась вперед. Еще чуть-чуть! Еще!.. Все! Шкура на крестце содрана, зато она на свободе!

Переведя дух, бедняжка попыталась встать, но задние лапы по-прежнему не повиновались. Она их даже не чувствовала. Росомаха торопливо съела рябчика, следом — кусок мерзлой оленины и, загребая снег передними лапами, поползла. Задние безвольно волочились следом. Сейчас все было подчинено одной цели: добраться до потомства!