Возвращение росомахи

Особенно холодно сегодня. В лесу гремит настоящая канонада: это лопаются от мороза стволы деревьев.

Весь день ходил по целине. Бил еще один путик к истокам Буге — надеялся найти более богатые угодья. Соболь там действительно есть, но все же в среднем течении его куда больше.

Чем выше по Буге, тем чаще наледи. Наледь — явление характерное для горных ключей. Зимой, во время сильных морозов, большинство из них промерзает до дна, и грунтовая вода дымящимися родничками просачивается на поверхность льда. Растекаясь вокруг, она намерзает слой за слоем. Так со временем образуются обширные ледяные поля, заливающие порой всю долину на высоту до полутора метров. По краям образуются красивые ступенчатые ледопады. Иные наледи, не успевая растаять весной, белеют среди зелени чуть ли не до июля.

В верховьях уклон долины заметно круче. Сопки едва расступаются, пропуская ключ, сбегавший по каменным ступенькам обледенелых водопадов.

Обходя сошедшие со склонов снежные лавины, я вынужден был петлять в теснине от одной скальной «щеки» к другой.

Вокруг ни одного кедра. Только сумрачные ели и пихты. Тайга здесь сохранила девственный облик, но животный мир беден. Снежный покров не оживляли ни наброды изюбрей, ни кабанов, ни косуль. Одна лишь кабарга чувствует себя полновластной хозяйкой. Даже ветер тут редкий гость. Поэтому и снег как лег с осени на деревья, так и лежит — толстый, слоистый, словно кабанье сало. Этот путик я нарек «Глухим».

Если верить термометру, сегодня утром было минус сорок три градуса. Недаром про здешние места говорят: «Широта крымская, долгота колымская». В морозные дни больше всего ногам достается. Пока ставишь капкан, они застывают до бесчувственности, и потом идешь, будто на деревяшках, пока кровь вновь не достигнет пальцев и не оживит их.

Иду себе, иду, и вдруг сверху вниз скользнула чья-то тень. В общем-то явление привычное: комки снега часто срываются с ветвей даже в безветренную погоду, но меня привлекла странная траектория — тень двигалась наискосок. Обернувшись, увидел планирующую летягу.

Зимой этого необычного зверька я видел впервые, но его помет у комлей деревьев попадался часто. Это и понятно: летяга ведет ночной образ жизни. Вспомнились летние походы с Юрой, когда, сидя у костра, наблюдали, как летяга, прижавшись к стволу дерева, замирает и подолгу неотрывно смотрит на пламя. Внешностью и повадками она похожа на белку, но отличается тем, что по бокам тела между передними и задними лапками имеются складки кожи, покрытые шерсткой. На округлой головке этого темно-серого с серебристой остью зверька выделяются крупные, выпуклые глаза.

Летяга не прыгает по деревьям, как ее родственница, а, забравшись по стволу на вершину, бросается вниз. При этом кожаные складки расправляются наподобие крыльев. В полете летяга может совершать крутые виражи, а снижаясь по прямой, пролетать до ста метров.

Из литературы мне было известно, что и соболь ведет ночной образ жизни. Но как тогда объяснить сегодняшнее? Утром в нижнем течении ключа свежих следов не было, а к вечеру, когда я возвращался, появились зигзагообразные строчки мышковавшего соболя. В том, что он ходил после меня, не было сомнений — отпечатки были даже на лыжне. Видимо, звери более пластичны. Их активность зависит от погоды, наличия пищи и, возможно, еще каких-то причин. Лукса, например, считает, что светлые соболя охотятся днем, а темные — ночью. В этом суждении тоже есть резон. Солнечные лучи действительно разрушают темный пигмент.

К утру выпала «печатная» пороша. Одна из тех, когда оттиски следов, оставляемые на мелкой пыльце, так четки, что, кажется, приглядись, и увидишь тень прошедшего животного.

Моя меховая копилка пополнилась половинкой самца шоколадного цвета — вторая, как нетрудно догадаться, досталась мышам. Одна беда от этих пакостниц. Но что делать, приходится мириться, без них тайга сильно оскудеет, ведь они — основная пища большинства ее обитателей.

Впереди меня ожидал приятный и волнующий сюрприз. Было сравнительно тепло, и снег почти не скрипел. Мое внимание привлекло черное возвышение, резко выделявшееся на белом фоне. Кабан?.. Вертлявый хвостик развеял сомнения. Точно — кабан! Поодаль, посреди низкой террасы, виднелось еще несколько темных спин. Табун пасся на хвоще.

Горка зашевелилась, показалась длиннорылая морда с высоко торчащими ушами. Втянув воздух, кабан замер, вскоре голова опять исчезла. До моего слуха донеслось невнятное чавканье.

Тихонько снял ружье, тщательно прицелился и, когда кабан вновь поднял голову, выстрелил. Табун переполошился и в неописуемой панике, оглашая тайгу пронзительным визгом, рассыпался в разные стороны. А раненый зверь, волчком завертевшись на месте, поднял такой столб снежной пыли, что на некоторое время скрылся из виду.

Осторожно подойдя ближе, я выпустил еще две пули. Жизнь не хотела покидать сильное тело. Клацая клыками, секач попытался приподняться, но упал и затих, когда я выстрелил в упор.