Возвращение росомахи

Село Верхи вытянулось тремя улицами вдоль берега озера, занимающего большую часть межгорной котловины. В центре — площадь. На ней с одной стороны двухэтажное, рубленное из лиственницы, здание бывшей конторы леспромхоза, с другой — школа с пришкольным участком. Основали Верхи при Екатерине Великой казаки и крестьяне, бежавшие сюда от расправы после подавления пугачевского бунта. Топкие мари и дремучие леса, окружающие этот обширный, отдельно стоящий горный массив, надежно ограждали беглый люд от царских властей. Сейчас с миром село связывала семидесятикилометровая лесовозная дорога, по-змеиному вихляющая по сосновым гривам и марям. До середины девяностых годов XX века в Верхах, наряду с госпромхозом, был крупный леспромхоз. Могучие «Уралы» и «КрАЗы» за год вывозили по зимнику до миллиона кубометров первосортной древесины.

В то время в поселке действовала школа-десятилетка, клуб с вокально-инструментальным ансамблем и художественной самодеятельностью, почта, два магазина. Но пришли иные времена, и леспромхоз как-то незаметно умер: вывозить многометровые хлысты мачтового леса стало невыгодно, а пригодная для сплава речка текла, минуя жилые края, лишь к студеному морю-океану. Клуб закрыли. Вместо трехсот дворов осталось полторы сотни. Слава богу, что школу сохранили, правда, стала она восьмилеткой. Госпромхоз пока держался. И мужики продолжали, как испокон веку в тутошних краях, промышлять пушнину, бить на мясо зверя, ловить, вялить рыбу, подсачивать смолу, вываривать пихтовое масло.

Связь с миром поддерживала автолавка. Два раза в месяц из города приезжал на вездеходе ГАЗ-66 экспедитор Семен Львович, лысоватый, рыхлый мужчина неопределенного возраста. За не сходящую с округлого лица услужливую улыбку селяне прозвали его Подковой. Приезда автолавки все, особенно дети, ждали, как праздника. К обеду собирались у единственного двухэтажного здания.

Помимо ходового товара Семен Львович доставлял почту, газеты, пенсию, солярку для дизельной электростанции. А в город увозил ягоды, кедровые орехи, сушеные грибы, пихтовое масло. Зимой их сменяли мороженое мясо и дичь (в основном рябчики, куропатки), а также масло и творог.

Оставшись без работы, народ перешел на самообеспечение. Стали сажать больше картошки, капусты, держать скотину, коз на шерсть; все лето и осень заготовляли дары тайги. Кто не ленился — жил в достатке. Особенно выгодно оказалось собирать на продажу клюкву и бруснику: не портится, и цена хорошая. Некоторые семьи за сезон до полутонны сдавали.

Первые годы Подкова приторговывал и водкой, но на общем сходе ввели на ее продажу запрет. Случилось это после того, как бывшие лесорубы, отмечая в конце зимы пятидесятилетие своего бригадира Игната, перепившись, стали выяснять отношения. Вальщик Герасим вспомнил, что Игнат когда-то лишил его премии за поломку мотопилы «Дружба». Словесная перепалка переросла в драку. Рассвирепевший Герасим схватил стоявший у печи топор и профессиональным ударом развалил обидчику череп. Придя домой, всю ночь пил, дико орал. Жена с детьми, опасаясь за жизнь, убежала к свекрови. То ли от курева, то ли от упавшей свечки, рубленный из смолистого кедра дом Герасима под утро полыхнул. Жар внутри был такой, что когда дотлели последние угли, то и костей не нашли — один пепел. Не знали, что и хоронить. Слава богу, ветра не было, а то и вся улица выгорела бы.

Эта трагедия потрясла селян: «Дожили! Куда катимся?!» Собравшиеся на пепелище бабы голосили во весь голос:

— Двух таких орлов ни за что ни про что потеряли! Две семьи враз осиротели!

— Допраздничались!

Валентина, жена зарубленного Игната, чуть ли не на каждого мужика кидалась:

— Кто теперь моих пацанов поднимать будет?! Вы?! Пропойцы проклятые!

Тогда и порешили: «Больше водку в село не завозить!»

Приехавший через неделю Подкова попытался втихаря продавать, но заметившая это Валентина пришла в бешенство и ястребом накинулась на коммерсанта:

— Еще раз привезешь, оболью твою колымагу бензином и спалю!

Подкова до того перепугался, что на ее глазах вылил две поллитровки и побожился соблюдать решение схода.

Еще бы! Доход с каждой поездки и без спиртного почти в два раза превышал расходы: за иные дары леса магазины и рестораны платили ему в три раза больше, чем он селянам.

Более того, после введения сухого закона он уговорил охотоведа Степана Ермиловича, уже второй год исполнявшего и обязанности директора госпромхоза, закрепить за ним примыкающий к дороге на Верхи большой, почти в триста квадратных километров, промысловый участок. Местные охотники давно забросили его из-за удаленности. Для Подковы же он был удобен — так и так каждый раз проезжал мимо, да и горы там были не такие крутые, как на остальных участках.

* * *

В селе на взгорке стояла обветшавшая церковь, построенная в середине XIX века. При леспромхозе ее использовали в качестве склада и за зданием худо-бедно следили. А когда его ликвидировали, она быстро пришла в запустение.