Возвращение с Западного фронта

Полицейские подняли пострадавшего. Он снова застонал. Лицо сильно побледнело. Его уложили в кузов. Он вздрогнул и открыл глаза. Они блестели неестественным блеском, резко выделяясь на осунувшемся лице. Офицер покусывал губы.

– Бред какой-то! Такой старик, и вдруг прыгает на ходу!.. Трогай! Только не гнать!

Под головой раненого натекла лужица крови. Узловатые пальцы скребли по днищу кузова. Губы понемногу разжались, зубы обнажились. Казалось, под призрачной и угрюмой маской боли смеется кто-то другой, беззвучно и с издевкой.

– Что он говорит? – спросил офицер.

Тот же полицейский снова примостился около старика на коленях и поддерживал его голову.

– Говорит, хотел вернуться к своим детям. Теперь они, мол, умрут с голоду, – доложил полицейский.

– Ерунда какая! Ничего с ними не станется. А где они?

Полицейский склонился к раненому.

– Не хочет сказать. А то, мол, их тоже вышлют. У них нет вида на жительство.

– Что-то он фантазирует… А теперь что бормочет?

– Просит, чтобы вы его простили.

– Что? – изумился офицер.

– Говорит, чтобы вы его простили за неприятности, которые он вам причиняет.

– Простить? А при чем тут простить? – Офицер внимательно посмотрел на человека, вытянувшегося в машине, и покачал головой.

Машина остановилась перед пунктом «неотложной помощи».

– Внесите его, – скомандовал офицер. – Только осторожно. Вы, Роде, останетесь с ним. Я потом позвоню.

Полицейские подняли пострадавшего. Штайнер наклонился над ним.

– Мы найдем твоих детей, – сказал он. – Поможем им. Понимаешь, старик?

Еврей открыл и снова закрыл глаза. Потом три полицейских внесли его в дом. Его руки свисали и волочились по мостовой. Как у мертвого. Через несколько минут оба полицейских вернулись и снова залезли в кузов.

– Он еще что-нибудь сказал? – спросил офицер.

– Нет. Совсем позеленел. Если сломал позвоночник – долго не протянет.

– Ну что ж, станет одним евреем меньше, – сказал полицейский, который ударил Штайнера.

– Простить! – пробормотал офицер. – Ведь надо же! Странные люди…

– Особенно в наше время, – заметил Штайнер.

Офицер подтянулся.

– А вы извольте заткнуться! Большевик! – рявкнул он. – Мы вышибем из вас все это нахальство!

Арестованных привезли в полицейский участок на Элизабет-променаде. С Керна и Штайнера сняли наручники. Затем их отвели к остальным в большое полутемное помещение. Почти все сидели молча. Эти люди привыкли ждать. Одна только белокурая хозяйка пансиона не переставала сетовать.

Около девяти часов их стали поочередно вызывать наверх. Керна привели в комнату, где находились два полицейских, писарь в штатском, тот же офицер и пожилой оберкомиссар полиции. Последний сидел в деревянном кресле и курил сигарету.

– Запишите анкетные данные, – приказал он писарю, сидевшему за столом.

Щуплый, прыщавый писарь чем-то напоминал селедку.

– Имя и фамилия? – спросил он неожиданно низким голосом.

– Людвиг Керн.

– Когда и где родились?

– Тридцатого ноября тысяча девятьсот четырнадцатого года в Дрездене.

– Значит, немец.

– Нет. Я без подданства. Лишен гражданства.

Оберкомиссар покосился на него:

– И это в двадцать один год? Что же вы натворили?

– Ничего. Меня лишили прав гражданства заодно с моим отцом. Я тогда был несовершеннолетним.

– А отца за что?

Керн помолчал с минуту. Год жизни в эмиграции научил его взвешивать в официальных инстанциях каждое слово.

– По ложному доносу о политической неблагонадежности, – сказал он наконец.

– Еврей? – спросил писарь.

– Отец еврей, мать не еврейка.

– Ясно!

Оберкомиссар стряхнул пепел своей сигареты на пол.

– Почему же вы не остались в Германии?

– У нас отняли паспорта и выслали. Останься мы, нас посадили бы в тюрьму. И тогда мы решили: уж если сидеть, то лучше в любой другой стране, лишь бы не в Германии.

Оберкомиссар сухо усмехнулся:

– Могу себе представить. Как же вы перешли границу, не имея паспорта?

– На чешской границе в то время требовалось только предъявить простой бланк для прописки. Он у нас еще был. В Чехословакии с таким документом можно было прожить три дня.

– А потом что?

– Нам разрешили остаться на три месяца. Затем пришлось уехать.

– Как давно вы в Австрии?

– Три месяца.

– Почему не явились в полицию?

– Потому что тогда меня бы немедленно выслали.

– Но-но! – Оберкомиссар хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Откуда вам это так точно известно?

Керн утаил, что, когда впервые вместе с родителями перешел австрийскую границу, все они немедленно явились в полицию. В тот же день их заставили пересечь границу в обратном направлении. Прибыв в Австрию вторично, они в полицию уже не пошли.

– А разве это неправда? – спросил он.

– Не вам тут задавать вопросы! Ваше дело отвечать! – грубо ответил писарь.

– А где теперь ваши родители! – спросил оберкомиссар.

– Мать в Венгрии. Она венгерка по происхождению, и ей разрешили там проживать. Отца арестовали и выслали, когда меня не было в гостинице. Где он теперь – не знаю.

– Ваша профессия?

– Я был студентом.

– На что вы жили?

– У меня есть немного денег.

– Сколько?

– При себе – двенадцать шиллингов. Остальное у знакомых.