Возвращение с Западного фронта

У Керна было только двенадцать шиллингов. Он заработал их, продавая мыло, духи и туалетную воду. Но признайся он в этом, его бы обвинили еще и в недозволенной коммерции.

Оберкомиссар поднялся и зевнул.

– Ну что, всех допросили?

– Еще один остался внизу, – сказал писарь.

– Вечно одно и то же. Шуму много, а толку мало. – Оберкомиссар покосился на офицера. – Все они нелегально прибыли в Австрию. На коммунистический заговор как будто не похоже. Кто написал донос?

– Тоже владелец ночлежки. Только у него полно клопов, – сказал писарь. – Видимо, зависть к конкуренту.

Оберкомиссар рассмеялся. Вдруг он заметил, что Керн все еще не ушел.

– Отведите его вниз. Вы, конечно, знаете, что вам полагается: две недели ареста и высылка. – Он снова зевнул. – Пойду-ка в трактир да спрошу себе гуляш и пиво.

На сей раз Керна привели в камеру поменьше. Кроме него там находилось еще пять арестованных, в том числе поляк, с которым он ночевал в одной комнате. Через пятнадцать минут привели Штайнера. Он сел рядом с Керном.

– Ты в первый раз за решеткой, малыш?

Керн кивнул.

– Ну и как? Чувствуешь себя убийцей?

Керн скривил губы.

– Примерно. Ведь я в тюрьме, а у меня остались детские представления о тюрьмах.

– Это еще не тюрьма, – наставительно заметил Штайнер. – Это называется – «под стражей». Тюрьма будет потом.

– А ты уже сидел?

– Да. В первый раз люди обычно волнуются. Потом перестают. Особенно зимой. По крайней мере дни проходят спокойно. Человек без паспорта все равно что труп в отпуске. Ему в пору покончить с собой. Больше ничего не остается.

– А за границей даже и с паспортом не разрешают работать. Нигде.

– Конечно, не разрешают. Паспорт дает эмигранту только одно право: помереть с голоду. Но помереть спокойно, а не в бегах. Это уже немало.

Керн уставился неподвижным взглядом в угол.

Штайнер хлопнул его по плечу:

– Не унывай, малыш! Зато тебе выпало великое счастье жить в двадцатом столетии – в век культуры, прогресса и человечности.

– А есть здесь вообще-то дают? – спросил невысокий лысый человек, сидевший на койке в углу. – Хоть бы кофе принесли.

– А вы позвоните кельнеру, – ответил ему Штайнер. – Пусть принесет меню. У них тут огромное разнообразие блюд. Черная икра, разумеется, вдоволь, сколько душе угодно.

– Насчет еды здесь очень плохо, – сказал поляк.

– А вот и наш Иисус Христос! – Штайнер с интересом посмотрел на поляка. – Ты профессиональный арестант?

– Очень плохо, – повторил поляк. – И так мало…

– О Господи! – проговорил лысый в углу. – А у меня в чемодане осталась жареная курица. Когда же они нас наконец выпустят?

– Через две недели, – заметил Штайнер. – Это обычное наказание для эмигрантов, у которых нет паспортов. Иисус Христос, я правильно говорю? Ты ведь знаешь эти дела!

– Две недели, – подтвердил поляк. – Или еще больше. Кушать дают очень мало. Очень плохо. Жидкий суп.

– Вот черт подери! Курица тем временем сгниет. – Лысый застонал. – Первая курочка за два года. Копил, откладывал гроши. Думал, съем сегодня в обед.

– Подавите свои страдания до вечера, – посоветовал Штайнер. – Тогда вы сможете предположить, что уже съели свою курицу. Вам станет намного легче.

– Что?! Что за ерунда? – Лысый явно расстроился. – И это по-вашему одно и то же? Вы просто болтун! Ведь все равно выходит, что я ее не съем. Кроме того, я мог оставить себе ножку на завтрак.

– Тогда дождитесь утра.

– Меня бы это не очень огорчило, – вмешался поляк. – Никогда не ем кур.

– Конечно, тебя бы это не огорчило! Ведь у тебя в чемодане никакой жареной курицы нет, – проворчал мужчина в углу.

– Даже если бы и была, все равно! Никогда их не ем! Терпеть не могу курятину. Меня от нее тошнит! – Поляк разглаживал бороду и казался очень довольным. – Совсем бы не огорчился. Подумаешь, курица.

– Вот заладил! Да тебя ведь никто и не спрашивает! – с досадой воскликнул лысый.

– Хоть ты мне сейчас подай курицу… Не притронусь к ней! – торжествующе объявил поляк.

– Господи ты Боже мой! Видали такое! – Обладатель курицы в чемодане горестно прижал ладони к глазам.

– Раз у него водятся жареные куры, значит, с ним ничего не случится, – сказал Штайнер. – А у нашего Иисуса Христа прямо-таки куриный иммунитет. Он презирает кур так, как Диоген презирал комфорт. Ну а если курочка в бульоне?

– Тоже нет! – твердо ответил поляк.

– А цыплята-паприка?

– Вообще никаких кур! – Поляк сиял.

– С ума сойти! – взвыл измученный владелец курицы.

Штайнер обернулся.

– Скажи, Иисус Христос, а как ты насчет яиц? Куриных яиц?

Сияние прекратилось.

– Яички, да! Очень люблю! – По бородатому лицу пробежала тень смутного томления. – Четыре штуки, шесть штук, двенадцать штук… шесть всмятку, остальные – глазунья. С жареной картошечкой. С жареной картошечкой и шпиком.

– Не могу больше слушать! Распните на кресле этого прожорливого Христа! – завопила «курица в чемодане».

– Господа, – раздался приветливый басистый голос, в котором послышался русский акцент, – к чему столько волнений из-за какой-то иллюзии. Мне удалось протащить сюда бутылку водки.