Возвращение Скарамуша

— Не теперь. Когда я сделал это открытие, то и впрямь едва не обезумел. Но с тех пор прошло время, и я успел осознать, что важен не человек, а идея. Идея — всё, а человек — ничто. Только об одном я до сих пор жалею. О том, что не пристрелил жирного негодяя, когда выяснил причину, удерживающую его от выполнения священного долга. Сплетники оказались тысячу раз правы. Пока роялисты истекали кровью и умирали за короля в Тулоне, глава царского дома не мог найти в себе силы покинуть нежные объятия мадемуазель де Керкадью. Вероятно, он искал там утешения после измены госпожи де Бальби. Говорят, она нашла себе в Брюсселе русского любовника.

Маркиза передёрнуло от отвращения. Он гневно пожал плечами, резко развернулся вместе с креслом к камину и снова протянул руки к пламени.

В комнате за его спиной повисла противоестественная тишина. Только тихое звяканье севрских часов, отметивших половину десятого, нарушило это жуткое безмолвие.

Де Бацу показалось, будто невидимая рука сжала ему сердце. Он застыл в кресле, глядя прямо перед собой, и боялся повернуть голову в сторону Андре-Луи, который сидел справа от барона на расстоянии вытянутой руки.

При звуке имени Алины Андре-Луи дёрнулся, словно от удара. Теперь он сидел неестественно прямо, как мраморное изваяние, и бледность его лица действительно не уступала белизне мрамора.

Несколько мгновений никто не произносил ни слова. Потом маркиз почувствовал, что происходит нечто странное, обернулся и озадаченно посмотрел сначала на одного, потом на другого.

— Какая муха вас укусила?

Этот вопрос рассеял чары, которые сковывали Андре-Луи. Он поднялся на ноги и застыл в напряжённой позе с неестественно прямой спиной.

— Злой язык — признак жестокого сердца, — произнёс он очень медленно, холодным язвительным тоном. — Я слушал вас с растущим недоверием, господин маркиз. Последнее низкое лживое утверждение доказывает никчёмность остальных ваших слов.

Теперь и Ла Гиш, и де Бац тоже казались на ногах. Барон впервые в жизни по-настоящему испугался. Ла Гиш с заметным усилием обуздал свой гнев.

— Моро, вы, должно быть, потеряли рассудок. Я не потерплю подобных выражений ни от одного человека в мире.

— Я отдаю себе в этом отчёт. Я — к вашим услугам.

Де Бац бросился вперёд и вклинился между ссорящимися.

— Стойте! Что такое? Чёрт побери! Сейчас не время для личных ссор. Дело превыше всего…

— Есть кое-что, что я ставлю превыше дела, Жан, — перебил его Андре-Луи. — Честь мадемуазель де Керкадью, которую запятнал этот лжец.

Ла Гиш шагнул вперёд.

— Ах, так! Рarbleu! Пусть во Франции идёт революция. Но все революции в мире…

— Остановитесь! Ради Бога, остановитесь! — Барон стиснул локоть маркиза. — Послушайте минутку, вы оба! Слушайте, я сказал! Ла Гиш, вы не понимаете, вы не знаете, что говорите…

— Не знаю, что говорю? — Ла Гиш надменно вскинул и посмотрел на барона сверху вниз. — Тысяча чертей, Жан! Ты тоже полагаешь, что у меня злой язык? Разве я похож на человека, который может с лёгкостью запятнать честь женщины?

— Судя по вашим словам, так оно и есть, — огрызнулся Андре-Луи, сверкнув глазами.

Де Бац поспешно заговорил, стремясь предотвратить новую провокацию.

— Вы послушались разговоров, сплетен, скандальных слухов, которые всегда есть вокруг имени принца…

— Послушался скандальных сплетен, вы говорите? Я похож на разносчика сплетен? Я говорю то, что знаю. Эти разговоры, эти слухи действительно ходили в Тулоне, когда я там был. Опасаясь вреда, который они могли нанести делу Мосье, Моде отправил меня в Гамм сообщить принцу, что он должен немедленно приехать, или его честь невозможно будет спасти. По приезде я стал выпытывать правду у д'Антрага, и д'Антраг не смог отрицать, что эти слухи обоснованы. Но это ещё не всё. Я потребовал, чтобы меня немедленно отвели к регенту. Я был в таком негодовании, что д'Антраг побоялся мне отказать. Мы застали принца врасплох в объятиях женщины. Говорю вам, я видел его собственными глазами. Я ясно выразился? Я нашёл его в объятиях мадемуазель де Керкадью, в комнате мадемуазель в гостинице «Медведь».

Де Бац уронил руки, отшатнулся и застонал. При виде лица Андре-Луи жалость едва не задушила барона.

— Вы говорите, что видели… вы видели… — Андре-Луи не смог повторить слова маркиза. Голос, только что такой холодный и жёсткий, внезапно сорвался. — О, мой Бог! Это правда, Ла Гиш? Правда?

Неожиданный переход от гнева к горю, от угроз к мольбе поразил маркиза. Он отбросил своё негодование и ответил серьёзно и торжественно:

— Бог мне свидетель, это истинная правда. Разве стал бы я порочить честь женщины?