Возвращение Скорпиона

Прятаться ночью в кустах, даже и в южных кустах — это занятие, доложу вам, куда ниже среднего. Правда, я захватил из кладовки под задницу какой-то старый бушлат, но все равно: жестко, неловко, а главное — скучно. Сначала я глазел на усыпанное крупными голубоватыми звездами небо, но это занятие скоро надоело — не Коперник же — и я возвратился обратно на грешную землю.

Слушайте, в голову стали от тоски лезть ну просто совершенно идиотские мысли. Помните старую шутку? Вопрос: "Что такое частушка?" Ответ: "Вид народно-поэтического и музыкального творчества, короткая рифмованная песенка, раскрывающая различные стороны бытовой, трудовой и социальной жизни народа. Состоит из двух двустиший, слабо связанных между собой ассоциативной связью. Например: "Как у нашей Маньки в попе позабыли клизму. Призрак бродит по Европе, призрак коммунизму".

Вспомнили?

Гм, извиняюсь, конечно, но вот нечто в этом роде творилось сейчас и у меня в балде. Не в смысле клизмы и коммунизма, а — слабой ассоциативной связи. Нет бы думать о том, как вызволить Маргариту, или что означает тот совершенно неожиданный и просто невероятный презент, который лежал теперь у меня в кармане…

Или же, по большому счету, как вообще улизнуть из этого города, когда все закончится (коли закончится) хотя бы более-менее благополучно.

Ан нет. В мозгу гвоздем засела одна мысль — свинья я, свинья! Корчил из себя морального девственника и в результате ни за что ни про что обидел Ларису!.. Да надо было, скотина, упасть на колени, вымолить прощение, а потом… взять с собой в караул два бушлата и ее самою.

Я почему-то вспомнил вдруг, как лет двадцать с гаком назад, еще до срочной, гулял по ночам по набережной с одной девчонкой… Нет-нет, там не было ничего такого, просто бродили, обнимались да целовались до первых петухов — мне, кажется, семнадцать, ей — пятнадцать или даже четырнадцать. Луна на реке, черные деревья и соловьи…

Гм, помнится, правда, полгода спустя я гулял по той же самой набережной, но уже с другой девчонкой. Мне все еще, кажется, семнадцать, однако ей-то уж точно пятнадцать. Вот только на реке не луна, а лед, и на черных деревьях не соловьи, а вороны. Под ногами снег, кругом сугробы, и — холодно. Но нам наплевать: мы ходим, обнимаемся и целуемся до… страшно вспомнить, первых… автобусов! Мы садимся на конечной в самый первый, старый-престарый "ЛАЗ" и нарезаем круги по только-только пробуждающемуся городу. Сидим на заднем сиденье, прямо над двигателем, и греемся, потому что за ночь, долгую зимнюю ночь, несмотря на все поцелуи, задубели как цуцики. Мы греемся, иногда полудремлем, снова целуемся…

Я гляжу на часы — всё, родители, и мои, и ее, естественно, снова взбешенные, ушли на работу, и можно брести по домам, отсыпаться. И мы выходим из автобуса, целуемся последний раз и бредем — она к себе, я к себе. А школа, спросите вы? Господи, да какая там, к чёрту, школа!

А вот помню еще…

И вдруг за углом послышался шум мотора автомобиля. Самой машины еще не было видно, однако на шоссе уже упали светло-желтые лучи фар. Когда из-за поворота вынырнула вроде бы серая "Волга", я был уже на ногах: ведь ежели предположения Профессора и мои собственные оперативные расчеты верны, а "Волга" — не случайно проезжающая мимо машина, то эти кореша должны тормознуть где-то здесь, у границы Маргаритиного сада. Им вовсе не обязательно пилить к дому, чтобы подложить мне свинью. Либо не свинью, а… В общем, то, что они могут мне подложить.

Так и есть: "Волга" затормозила, и из нее вышли двое — водитель и сидевший рядом. Первый, как назло, погасил фары, и я видел лишь два темных силуэта метрах в десяти — двенадцати от моего укрытия. Шофер что-то тихо сказал не-шоферу, и они повернулись к багажнику.

Как поступить? Догадываясь в принципе, какого рода сюрприз назревает, я думал — что делать?

Конечно, самый простой вариант — стопорнуть этих двоих, дать им по чану: одному посильнее, второму погуманнее, чтоб смог потом говорить, далее проверить содержимое багажника, ну и поболтать напоследок с менее битым.

Однако этот вариант имел значительные изъяны. В активе — беседа с недобитком, который навряд ли знает главное из того, что нужно узнать мне (зуб даю — оба простые исполнители, если вообще не "почасовики"), зато в пассиве — головная боль: что потом делать и с этими двумя, и с предполагаемым "подарком" в машине, и наконец, с самой машиной. И потому (рахмат тебе, о мудрый Профессор!) я…

Я просто встал во весь рост, сжимая в одной руке "ягу" из "Поплавка", а в другой пластиковый пакет и фонарик, и, нарочито громко кряхтя, шумно полез через забор.

Спрыгнул на землю и неторопливо, вразвалочку, словно моряк в увольнении по прешпекту, поканал к непрошеным гостям, которые остолбенели. Выражения лиц я, конечно, не видел, но позы были еще те.

Однако куда больше опешили они, когда, остановившись шагах в пяти, я сказал:

— Здорово, ребята! Вы местные?

Оба замерли как пеньки. Я же надавил кнопку фонарика и хлестанул лучом света по их лицам.