Возвращение - смерть

- В дурдом? - ужаснулась я. - Боже, какая любовь. Надо же. Но последний раз я читала о том, что кто-то сошел ума из-за любви в каком-то таблоиде, но там чувства были посвящены деньгам, причем в угрожающе крупных размерах.

- Мы будем сегодня уезжать, - тихо сказал Максим и облегченно вздохнул. - Думал, уже не сохраню порученное мне тельце в целости и сохранности. Еще одно такое задание, и я точно стану Рихардом Зорге. Здравствуйте, Наум Леонидович, - сказал он в открытую дверь. - Мне выйти? До свидания, Наум Леонидович. если что - я в номере.

Максим заложил кисть за ухо и удалился, оставив Чаплинскому мой незаконченный портрет на мольберте.

- Между прочим, он рисовал царевну - лягушку, - усмехнулся Нам и нежно посмотрел на свою постель. Ему, наверное, хотелось спать.

- Царевна лягушка - это Василиса Премудрая. Как говорят в телевизоре, совсем другая история, - заявила я и отвернулась к стене. Не люблю я быть доказательством, аргументом. Не привыкла, наверное. И надоело все. И вообще, у меня сегодня пары - студент Дажгоев, юные любовницы, прокуренный обезвоженный туалет - простая жизнь с простыми человеческими радостями. Теперь мне .видимо, отдадут нагрузку Смирнягиной и Заболотной, а методики за мэра города, нашего доцента-невидимку пусть пишет кто-нибудь другой.

- Але, - сказала Наум Леонидович, похоже, навсегда утративший интерес к моей персоне. - Дмитрий Савельевич, Чаплинский на проводе. Она пришла в себя. Шутит все в порядке. Можете забирать..., - он с минуту помолчал, выслушивая ценные указания центра. - И вот ещё что - не могли бы вы сделать Игорю экспресс анализ ДНК? Сегодня? Очень жаль, тогда посодействуйте хотя бы в том, чтобы все нужное для этого анализа у него взяли и уложили в контейнере длительного хранения. Есть вариант, что - таки мой сын. Спасибо.

Чаплинский положил трубку и присел на краешек постели. Я не сочла это поводом для того, чтобы вступить с ним в беседу. Мне было его жаль. Хороший еврейский папа, которому немного не повезло в жизни. А тут ещё я...

- Любым детям надо помогать, - тихо сказал он, пытаясь погладить меня по закутанной спине.

- Своим, - недовольно буркнула я.

- Да - своим, чужим пусть помогают их родители. Разве это несправедливо?

Не знаю, я давно не разбираюсь в справедливости. Я конечно, не разделяю патриотическую позицию Тараса Бульбы, но острое чувство брезгливости к убийцам собственных матерей все - же испытываю. Неужели, кто-то из нас двоих моральный урод?

- Я один раз был с Раей, - густо покраснев, сообщил Наум Леонидович. Так что.

- Поздравляю, - я повернулась и посмотрела на старого больного человека, который тоже не мог дать себе ладу. Странное дело - целой стране мог, целому русскому еврейскому народу - мог, а себе - никак. Как там звучал этот около кадетский лозунг: "светя другим, сгораю сам"? - я бы предложила тебе меня удочерить, но...понимаешь...Мама и папа могут обидеться.

- Во дура, - совсем по-нашему оскорбился Чаплинский. - Мне только такой головной боли не хватало. Он шустро залез под пледик и выискал там мою к счастью, не так давно проманикюренную руку и приложился к ней теплыми губами.

- Только раз бывают в жизни встречи, только раз с судьбой рвется нить. Запел он шустрым масляным баритоном солиста агитбригады. - Только раз в холодный зимний вечер, мне так хочется любить.

- Потому что два, три и четыре в условиях нашей экологии, а тем более зимой, когда организм спит, уже может не каждый, - приободрила его я. Нет повода расстраиваться - тибетские монахи - те вообще ни разу в жизни. И ничего - медитируют, вступают в контакт с космосом.

- Надя ,ты всегда такая язва? - он шутил, а глаза оставались стылыми, блеклыми, сильно разбавленными надвигающейся пустотой.

- Только для своих. Для чужих я вирус Эмбола. Совершенно неизлечимый продукт. Поездом едете, Наум Леонидович? Приду провожать.

- А хочешь, пойдем плюнем Стасику в морду? - хитро прищурившись, спросил Чаплинский, вытесняя, выталкивая из башки все плохое, что с ним уже случилось.

- 3ачем? Пусть себе живет. С ним весело.

Наш разговор все время натыкался на паузу. На не состыковку. Между нами пролегли его ночи и мои дни. Я миновала, давно уже миновала возраст ухода за бездомными котятами, птенцами, выпавшими из гнезда и потерявшимися мужчинами. Хотя всех их мне по-прежнему жаль. Я тихо попрощалась и пошла домой. Коля Гребенщиков выделил мне служебную машину и признался, что подозревал меня в связях с Моссадом, Мишин разрешил мне сегодня на работу не ходить с тем, чтобы завтра с новыми силами взять на себя и так далее и тому подобное. И только Владимир Игнатьевич требовал от меня крови непонятно только для переливания или для жертвенного алтаря.

В редакции было тихо. Рубин сидел на своем месте и строчил очередную докладную анонимку.

- Если ты будешь манкировать своими обязанностями, мы возьмем другу девочку на гороскопы, это обойдется нам дешевле и в финансовом и в нравственном смысле.

- Казалось бы, - я просто пожала плечами, даже не обрадовавшись "девочке", в которые меня зачислили по привычке. - Шеф на месте?