Возвращение связного[1980, худож. В. Борисов]

Суровая, богомольная Лабудова знала о разводе только по слухам. Где-то там, к счастью далеко отсюда, в городах и лютеранских деревнях, говорят, случалось, что люди венчались, а потом разводились. Но в лабудовской церкви новобрачные клялись в верности друг другу «до самой смерти». Здесь твердо верили, что браки заключаются на небесах и если брак не удавался, то супруги все равно тянули лямку до самого конца.

Лабудовская школа стоит уже больше ста лет, учительниц в ней перебывал легион, но разведенной не было ни одной. Школа была церковная, учителей принимал школьный совет под председательством священника, а уж тот следил за тем, чтобы в школу попадали только добрые католики. Он требовал от кандидатов подтверждения, что они ходят в церковь и к исповеди. И вдруг — разведенная, баба, от которой сбежал муж!

Апола Палушова — та, что вечно жалуется на больное сердце, и Грызнарова — богачка, широкая как короб, заявились к директору школы: пусть, мол, напишет туда, наверх, что в Лабудовой такую учительницу не хотят.

Директор только плечами пожал.

— Я, голубушки, человек маленький. С той поры, как вышел новый закон о школе, мы должны принимать любого, кого нам пришлют. А вы сходите в местный национальный комитет, пусть этим займется председатель или секретарь.

Но в национальный комитет тетки не пошли — смысла не было. Кто там председателем? Ондрей Янчович с Верхнего конца, тот самый, который во время восстания носил в горы еду; а секретарем Эрнест Гривка, партизан, да еще с орденом. С Гривкой считались и в районе, и в области. Такие разве тронут партизанку, будь она хоть трижды разведенная?

— Ну и дожили, ну и порядки нынче… — охали бабы.

Но с разведенной что-то нужно было делать; раз нельзя положиться на местную власть, решили справиться с ней своими силами.

— Мы ей покажем, пусть только появится! — грозились лабудовчанки. — Долго она у нас не задержится!

Семиклассники и восьмиклассники, будущие Танины ученики, тоже грозились:

— Да, уж мы с ней живо разделаемся! С нами шутки плохи.

Только Милан Гривка и Сила Шкалак ждали новую учительницу с нетерпением.

— Представляешь — партизанка! Вот будет жизнь! — мечтал Милан. — Мы ей скажем, что тоже помогали партизанам, и тогда можно будет не делать домашние задания.

— Да что там задания, пусть лучше отпускает нас с уроков! — предлагал Сила, для которого не было горшей муки, чем сидеть за партой.

— Скорей бы она приехала! — вздыхали они, а когда Яно Гурчик сказал им, что он эту учительницу забросает конскими яблоками, Сила, первый драчун в деревне, влепил ему затрещину.

Гурчикова, мать Яна, потом гонялась за Силой с граблями и даже пришла на хутор жаловаться его матери на этого висельника.

А Милан сказал:

— Молодец! Если б он тогда не убежал, я бы ему еще одну влепил.

* * *

Она приехала в прорезиненном плащике, с фибровым чемоданчиком в руке; маленькая, почти детская фигурка, прическа с локонами, туфли на высоких каблуках оставляли глубокие вмятины в утоптанной грязи тротуара.

Деревня ахнула.

— Так это и есть партизанка, та самая, от которой ушел муж? Эта замухрышка была в горах и стреляла? Да ведь ее любой ребенок отлупит…

Если б ей дали хотя бы первачков и второклассников — эта малышня еще слушается и с трепетом глядит на кого хочешь, лишь бы он назывался учителем. Однако новой учительнице достались старшие классы: девчата, которые вот-вот пойдут под венец, и парни, привычные к работе с косой и топором. Да разве с ними совладает такой заморыш?

— Ждали учительницу, а нам прислали Танечку, — сказала директорова жена, и с тех пор никто не называл ее иначе, как Танечкой.

Милан с Силой тоже были разочарованы. Будь она хоть на голову выше, а то ведь от горшка два вершка.

— Хороша партизанка… — возмущались они. — Что же она делала там, в горах?

— Мы ей покажем! — Теперь уже старшеклассники грозились в открытую, потому что никто не собирался давать им по шее.

* * *

Они «показали» ей в первый же день.

Класс гудел, верещал, парни швыряли друг в друга книгами и пеналами, девчонки бегали между партами, громко перекликаясь.

— Тихо! Тихо! Да успокойтесь же! — надрывалась маленькая учительница. Она стучала по столу, а потом, как ребенок, дула на красную ладонь.

Самое смешное, что она хотела выглядеть как настоящая учительница и хотела от них, чтобы они вели себя как ученики.

На шум прибежал директор. Он высокомерно покачал головой, надавал затрещин Милану и Силе, сидевшим за первой партой, — Милану досталось поменьше, Силе побольше, — крикнул:

— Тихо! — И добавил: — Шкалак, на колени!

Сила встал, медленно побрел к доске, опустился на колени и вдруг услышал что-то невероятное: учительница за него заступилась.

— Он ничего не сделал, правда, ничего, — сказала она не как учительница, а скорее как школьница, которая оправдывается перед строгим учителем. — Эти двое, — она показала на Милана и на Силу, — вели себя хорошо.

Это было так странно и, право же, так смешно, что весь класс прыснул, и Сила тоже не удержался. Он закатил глаза и постучал себя по лбу: у бедняги, мол, ум за разум зашел.