Возвращение связного[1980, худож. В. Борисов]

В конце сентября, когда в Лабудовой собирают сливы и с каждого двора доносится запах сливового повидла и дыма, в национальный комитет пришли ордера на капитульскую землю.

Кончилась борьба за раздел земли. Прибыли ордера, их можно брать в руки, разглядывать на свет: нет, действительно всё на месте — и подписи, и печать, и теперь лабудовским крестьянам принадлежат не только полоски в Корыте, под Горкой или у Задворья, но вся земля в округе.

Однако лабудовская земельная комиссия особой радости не выказывала. Еще ведь предстояло раздать ордера, размежевать землю, определить, кому какой участок достанется — и комиссия заранее предвкушала раздоры.

— Поубивают нас, — вздыхал Янчович. — А если не убьют, то наверняка с ума сведут.

Когда в феврале переписывали крестьян, имеющих право на дополнительные наделы, национальный комитет с утра до вечера содрогался от крика.

Гурчикова прибежала с пеной на губах, била чернильницы, в клочья разорвала бланки разрешений на убой скота и налоговые сведения (к счастью, устаревшие).

— Я вам дам, я вам покажу, я вас всех… — верещала она как полоумная, и лишь с большим трудом комиссии удалось выяснить у нее, что она не хочет землю у Задворья, а «над станцией, над станцией, прямо под окнами она у меня, каждый день на нее гляжу, а теперь чтоб на ней другой хозяйничал?..»

Шипек схватился с Юриком из-за делянки под Горкой; они изодрали друг на друге рубахи, и если б их не разняли, не обошлось бы без пролития крови.

Шраматый и Гудец принесли спрятанные в рукавах курток яремные шкворни. Комиссия забаррикадировалась столом и отбивалась от них томами «Сборника законов и уложений».

А ведь то было только начало. Что будет теперь, когда все записано на бумаге, черным по белому? Комиссия выйдет в поле, мерить землю, заколачивать колышки. Господи боже, колышки! Они нам покажут колышки. Как бы не получить колом по голове!

Однако землемерные работы прошли на удивление спокойно. Кое-кто побрюзжал, погрозился: я вам еще покажу, попомните меня, но особых скандалов не было. Однако не было и радости от новых полей.

Лабудовчане чувствовали себя обманутыми. Какой прок от поля, если нет ни посевного материала, ни удобрений, ни упряжки? Плуги и бороны еще найдутся, но нет ни сеялок, ни катков, а о культиваторах говорить нечего. Откуда мелкому крестьянину взять деньги на культиватор?

Пообещали, что поля им передадут обработанными, так предписывал закон, и нитрянский капитул с этим согласился. Сам епископ пообещал в области, что велит вспахать и укатать землю. Однако Грофик и не думал приступать к пахоте. Стерня на Пригоне, на Горке и в Глубокой оставалась нетронутой, на ней зеленели бурьяны, цвел чистец, а в междурядьях пробивался рыжими сабельками вездесущий пырей.

— Кому это я должен пахать? — смеялся людям в лицо Пальо Грофик. — Если вам капитул обещал, пусть он вам и пашет. А мне пахать не на чем.

Грофики переезжали. Четыре пары коней и скот они уже перегнали на свой хутор в Читарах. В капитульских конюшнях остались лишь ломовики штирийской породы — «штайераки», старый одноглазый конь рыжей масти да сонливая жеребая кобыла Эрна.

Трактор, на который рассчитывал молодой машинный кооператив, стоял под навесом. Его не стали выкупать, хотя у кооператива было на это и разрешение, и деньги в банке.

Комиссия по выкупу установила, что трактор в порядке, состояние просто образцовое, но он совершенно «разут». Покрышки на всех четырех колесах стерлись до самого корда, по комнате на них еще можно было бы ездить, но в поле на таких шинах лучше не соваться. Запасных покрышек не было.

— Хоть вешайте меня, а покрышек нет, — сказал Пальо комиссии. — Сами знаете, как трудно достать покрышки для «фордзона», да и я не дурак, чтобы гоняться за ними, я ведь знал, что вы у меня трактор отнимете.

Механик подтвердил, что покрышки и вообще любые детали к американским тракторам — большая редкость, заказывать их нужно в Братиславе, а то и в самом министерстве в Праге, а это долгая история. Осенью пахать трактором не придется; если вы обуете его хотя бы к весне, считайте, что вам повезло.

Правление кооператива решило, что «фордзон» они все же выкупят, отвезти его в Читары не позволят, но заплатят только тогда, когда трактор будет на ходу.

Итак, трактор стоял под навесом, его пачкали куры и голуби, дети сновали вокруг него и с наслаждением нажимали на резиновую грушу клаксона. А по стерне капитульских полей, уже измеренных и размеченных колышками, разгуливали вороны, трусили зайцы, да над мелкими пахучими цветами чистеца кружили тяжелые, ворчливые шмели.

* * *

Осень выдалась необычно долгая и теплая. Еще в конце октября грело солнце, летали паутинки «бабьего лета», а на уборку свеклы, картофеля и кукурузы можно было ходить без теплых курток и резиновых сапог.

В один из таких солнечных октябрьских дней Пальо Грофик отвез на станцию последнюю партию сахарной свеклы. Потом на те же подводы велел погрузить мебель из двух комнат и кухни, запасы из кладовки и амбара, курятник вместе с курами и груду старого инвентаря, валявшегося под навесом и в сарае.