Возвращение связного[1980, худож. В. Борисов]

Клянусь, что не скажу ей ни слова о том, что мне сегодня сказал Слимак, но я предчувствую что-то недоброе. Я еще не знаю, что это и как бороться с этим, и уж вовсе не знаю, что делать, чтобы не стать подлецом, механической игрушкой, которая кивает головой, когда в нее бросят монету. Неужели ты станешь кивающим болванчиком, Эрнест Гривка?

* * *

Гривкова завернула остатки хлеба и копченого сала, положила кувшин в корзину и кликнула Еву, которая рвала незрелый шиповник неподалеку.

Эрнест глядел на поля. Милан понимал: это он оценивает, сколько сегодня сделано, чтобы вечером позвонить в район и доложить, как идет жатва. Дела шли неплохо. В Корыте, как видно, все сжато полностью, к вечеру будет покончено и с Пригоном. Тут Эрнест взглянул на Глубокую и выругался. Над Глубокой светлело большое, еще не сжатое пшеничное поле.

— Ондрей Грофик! — сказала Гривкова, перехватив его взгляд. — Этот за косу еще и не брался, и бог его знает, когда возьмется.

— Надо же, какая сволочь! — отвел душу Эрнест.

С Ондреем Грофиком, Агнешиным мужем, у местного народного комитета одни неприятности. В этом году Ондрей не сумел набрать себе жнецов в деревне: мужики были на заработках, рабочих рук на жатве не хватало. Пришлось Ондрею искать жнецов в Горняках. Он нанял три пары и жницу для себя. На Агнешу он в этом году не рассчитывал.

Приближалась жатва, хлеба побелели, дозрели, и вдруг горняковские возвращают задаток с письмом, что не придут. Им подвернулась работа ближе к дому.

Ондрей ругался, грозил вызвать их в суд, но от этого ему было не легче. Другие уже жали, а его хлеба стояли на корню. Крестьянская комиссия предложила ему помощь: когда скосит свое кооператив, можно будет послать одну сноповязалку на грофиковское поле.

И тут Ондрей рассвирепел:

— Та-ак, мое, значит, напоследок? Я, Грофик, должен ждать, пока сожнут голи перекатной? Да пусть лучше весь мой хлеб осыплется! С голоду не помру, у меня, слава богу, в амбаре еще прошлогоднего полно!

Ему пригрозили:

— Хлеб нужно убрать. Не хочешь нашей помощи — не надо, на коленях просить тебя не станем, но хлеб ты сожнешь и поставки сдашь.

Агнеша пришла в народный комитет с плачем:

— Вправьте ему мозги, уговорите его! Что со мной будет, если я выйду жать? Работе конца не видно…

Эрнест, Яно Мацко и старый Шишка пошли к Ондрею. Тот наорал на них:

— Это мой хлеб, мое поле! Ваш трактор я на него не пущу, лучше спалю пшеницу на корню!

Агнеша заходилась от слез, умоляла его хоть раз, единственный в жизни раз, подумать и о ней.

— Дохлятина ты! — бросил он ей. — Другие бабы в горах лес валят, и ни черта им не делается, а ты от любой работы шарахаешься!

Агнеша металась от дома к дому, искала жнецов и жниц. Наконец ей удалось умолить три пары, согласились Репик, Тудец и Байзик с женами.

— Поможем тебе, выручим, свои ведь люди. Но сначала нужно сжать свое.

Однако жницу для Ондрея Агнеша так и не нашла. А когда Гривкова, которая на все это не могла спокойно смотреть, предложила свою помощь, Агнеша разрыдалась.

О Гривковых Ондрей и слышать не хочет, а Маргиту он бы гнал со своего поля косой.

* * *

— Пятнадцать гектаров! — По дороге из Корыта Эрнест никак не мог успокоиться. — Жатва кончается, а тут пятнадцать гектаров еще стоят на корню.

— Неужто на него управы не найдется? — спросила Гривкова. — Неужто никто не может ему приказать как следует?

— Как же ему прикажешь, барану упрямому? — закричал Эрнест. — На колени мне, что ли, перед ним падать? Не хочется шум поднимать, вызывать его в полицию, но, видно, придется. В конце концов все падет на мою голову…

— На твою? — удивился Милан. — А ты здесь при чем?

— А при том, что я ответственный за жатву. И за него я отвечаю, за этого сумасброда.

Ох, попадет мне, да еще как! Слимак мне этого не простит. Слимак видит только рапорты и сводки. Отгородился ими, как бумажной стеной, ничего не видит, не слышит. Хоть дух из тебя вон, а он будет твердить свое: «Не обеспечил, не позаботился, так-то ты выполняешь постановления! Чем ты, собственно, занимаешься в Лабудовой, уважаемый товарищ председатель, если не можешь управиться с каким-то кулаком?»

Слимаку ничего не объяснишь, перед Слимаком не оправдаешься, не в моих силах проломить стену из сводок и рапортов, никогда мне не пробить панцирь из кожаной куртки.

* * *

На полпути к дому Гривковых догнал Сила на тракторе, за которым громыхала сноповязалка.

— Готово? — окликнул его Эрнест.

— Готово, — гордо отвечал Сила. — Завтра можем начать в Крштенянах.

Милан посвистывал, пинал ногой камешки на дороге, а сам все косился на Силу. Ух ты, как он там подпрыгивает на своем сиденье, тракторист недоделанный! Смотри не свались в канаву по дороге в эти Крштеняны!

— Завидуешь? — тихо спросил его Эрнест. — Не бойся, и ты своего дождешься. Выучишься и вернешься в Лабудову специалистом.

Милан пожал плечами. Конечно, он вернется, не вечно же он будет учиться там, на Ораве. Но почему специалистом должен стать именно он?