Возвращение в Брайдсхед. Незабвенная

А в пяти милях от редакции, в своем крошечном косметическом кабинете, Эме, прервав работу, перечитывала стихи, которые получила утром от Денниса.

Бог дал ей смелых глаз разлет
И спрятал в них огни.
Под пеплом сердца моего
Пожар зажгут они.

Лилейна шея, и на ней

Златая бьется прядь.
И хочет красок понежней
День у нее занять.

Как ручки нежные мягки,

Их дрожи не стерпеть.
За малый знак ее любви
Так мало умереть.

О нежный, резвый, милый друг!

Святыня глаз моих…

Одинокая слеза сбежала по ее щеке и упала на застывшую в улыбке восковую маску трупа. Эме спрятала стихи в карман полотняного халатика, и ее нежные, мягкие ручки вновь забегали по мертвому лицу.

В конторе «Угодий лучшего мира» Деннис сказал мистеру Шульцу:

– Мистер Шульц, я хотел бы получить прибавку к жалованью.

– Пока это невозможно. Дела у нас идут не так уж блестяще. И вы знаете это не хуже меня. Вы и так получаете на пять монет больше, чем тот, который был до вас. Я не хочу сказать, что вы их не заслужили, Деннис. Если дела пойдут в гору, вы первый получите прибавку.

– Я подумываю о женитьбе. Моя девушка не знает, что я работаю здесь. Она любит романтику. И я вовсе не уверен, что ей понравится мое занятие.

– А у вас есть на примете что-нибудь получше?

– Нет.

– Ну так скажите ей, пусть отложит на время свою романтику. Сорок монет в неделю – это все-таки сорок монет.

– Помимо воли я оказался перед дилеммой джеймсовского героя. Вам не приходилось читать Генри Джеймса, мистер Шульц?

– Вы же знаете, у меня нет времени для чтения.

– Его не нужно читать много. Все его книги посвящены одной теме – американской наивности и европейской искушенности.

– Думает, что он нас может обжулить, так, что ли?

– Джеймс был как раз наивным американцем.

– Ну так я не стану тратить время на мерзавцев, которые капают на своих.

– Он на них не капает. Каждое из его произведений – это в той или другой степени трагедия.

– Ну, так на трагедии у меня тоже нет времени. Возьмите-ка гробик с того конца. Через полчаса уже придет пастор.

В то утро у них были похороны с полным соблюдением обряда – в первый раз за месяц. В присутствии десятка скорбящих гроб с эльзасским терьером был опущен в могилу, обсаженную цветами. Преподобный Эррол Бартоломью отслужил заупокойную службу:

– Пес, рожденный сукой, краткодневен и пресыщен печалями; как цветок, он выходит и опадает, убегает, как тень, и не останавливается…

После похорон, вручая в конторе чек мистеру Бартоломью, Деннис спросил его:

– Скажите мне, пожалуйста, как становятся священником Свободной церкви?

– Человек слышит Зов.

– О да, конечно. Но когда он услышал Зов, какова дальнейшая процедура? Я хочу спросить, есть ли какой-нибудь епископ Свободной церкви, который посвящает в сан?

– Нет, конечно. Тот, кто услышал Зов, не нуждается в человеческом посредничестве.

– Просто вы можете в один прекрасный день заявить: «Я священник Свободной церкви» – и открыть лавочку?

– Требуются значительные расходы. Необходимо помещение. Впрочем, банки, как правило, охотно идут навстречу. Ну и потом, конечно, каждый рассчитывает на радиопаству.

– Один мой друг услышал Зов, мистер Бартоломью.

– Знаете, я бы посоветовал ему крепко подумать, прежде чем на этот Зов откликнуться. Конкуренция с каждым годом становится все ожесточеннее, особенно в Лос-Анджелесе. Некоторые новички ни перед чем не останавливаются, берутся даже за психиатрию и столоверчение.

– Это нехорошо.

– Это совершенно выходит за рамки писания.

– Мой друг хочет специализироваться на похоронах. У него есть связи.

– Жалкие крохи, мистер Барлоу. Гораздо больше можно заработать на свадьбах и крестинах.

– Моего друга свадьбы и крестины интересуют в меньшей степени. Для него важно положение в обществе. Можно ли сказать, что священник Свободной церкви в социальном отношении стоит не ниже бальзамировщика?

– Бесспорно, мистер Барлоу. В душе американца живет глубочайшее уважение к служителю культа.