Возвращение в Египет

Перспектива для наследника Александра — Николая I, конечно, нерадостная. Последствия Сенатской площади были долгими, оборвала их уже наша революция. Но дело раскручивалось медленно. Как мы знаем, разного рода комитеты по крестьянскому вопросу создавались и заседали, однако, как и при бабке Николая I, императрице Екатерине, бал правила опасливость — до Крымской войны никто ни на что практическое не решался. Оттого главным фронтом стала пропаганда. Позиция царя, его окружения и здесь была уязвима. Разночинцы только нарождались, были еще слабы, и дискредитировать дворянство, убедить общество, что помещики бесчестно, преступно закабалили народ Божий, то есть они — натуральные египтяне, могли только сами дворяне. То есть необходим был самооговор, это среди прочего определило судьбу и нашего Николая Васильевича.

Мы с тобой оба знаем, что и у «Ревизора», и у «Мертвых душ» было немного шансов пройти через цензуру, знаем, что по Высочайшему повелению и пьеса, и поэма миновали ее легко, что называется, на вороных. Причем с минимальными изъятиями. Прибавлю, что позже Гоголь не раз получал от Николая I субсидии, а актеров Александринки, занятых в «Ревизоре», император собственноручно и щедро наградил. Встык с этим знать, да и вообще дворянство приняли и «Ревизора», и «Мертвые души» с отвращением, сочли их карикатурой, мерзким, злым пасквилем. Единственная сила, которая в этом противостоянии была единодушна с правительством, — Белинский и почти революционные «Отечественные записки». Кстати, в те консервативные годы журнал этот и дальше, удивляя всех, проходил через цензуру без больших потрясений. Объяснение казусу простое. Власть и не вышедшие из пеленок народники тогда одинаково относились к помещичьему землевладению, одинаково видели в нем беду и имели по сему вопросу негласный союз. Политика, Коля, вообще так устроена, что в ней больше, чем на один шаг, отродясь никто не загадывает.

Николаевская эпоха знаменита двумя на редкость емкими формулами. Обе до сих пор популярны. Та, что принадлежит министру народного просвещения графу Уварову, стала манифестом всего царствования императора. Как ты помнишь, Уваров считал краеугольными камнями, «столпо-стенами» (слово Погодина) русского мироустройства три вещи: самодержавие, православие, народность. С первыми двумя сочленами всё ясно, а вот третий, «народность», имеет репутацию темного. А зря. Уваров, много говоривший об уникальности нашего исторического опыта, несомненно, имел в виду то же, что и народники, — крестьянскую общину. Думал, что на эту исконную самоорганизацию деревни столь же исконная русская самодержавная власть может опираться напрямую, то есть дворянство из зазора между ними должно быть решительно выдавлено. Отсюда равнодушие власти уже к другой, по духу близкой ей силе — славянофилам. Автор второй сентенции граф Бенкендорф — главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, утверждавший, что «прошлое России удивительно, настоящее прекрасно, будущее выше всяких представлений». С настоящим, конечно, могли быть разногласия, но под оценкой «прошлого» и «будущего» народники подписались бы не задумываясь. В этом слаженном дуэте Гоголь, как бы он ни боготворил императора и как бы ни уважал критический дар Белинского, скоро почувствовал себя неуютно.

Причина на поверхности. Род наш не был столбовым, потомственное дворянство Гоголи выслужили, причем недавно, и, как всякий новик, Николай Васильевич не мог не оценить права, привилегии высшего сословия. В общем, то, как были поняты его вещи, стало для Гоголя большим потрясением, оттого всё, что он писал дальше, на равных и его комментарии к уже сделанному, есть отчаянная попытка вывести дворянство из-под удара. Вот смотри: в Развязке к «Ревизору» он объясняет, что действие пьесы происходит не в обычном уездном городе Российской империи, а в некоем странном городе нашей собственной души, соответственно, персонажи комедии не люди из плоти и крови — всего лишь человеческие страсти, грехи, искушения каждого из нас. А в «Выбранных местах», во второй и еще только задуманной третьей части «Мертвых душ» готов был доказывать, что русские Чистилище и Рай устроены так, что помещики есть необходимый, обязательный элемент спасительной конструкции, что они законная и естественная ее часть. В общем, Белинский недаром счел «Выбранные места» изменой общему делу, но и император (в отличие от «Ревизора» и «Мертвых душ») новую книгу Гоголя читать не стал. Более того, цензура, несмотря на заступничество лиц чрезвычайно влиятельных, немилосердно прошлась по рукописи. Опубликованный вариант на треть меньше оригинала.

Р.S. Петр мне написал: «Какое родство душ, когда власть и народники только и делали, что убивали друг друга». Думаю, он не прав: в биологии это называется внутривидовая конкуренция — она самая безжалостная.

Дядя Петр — Коле