Возвращение в Оксфорд

У нее было два преимущества: она хоть отчасти была готова к нападению, а противница не знала про ошейник. Крепкие безжалостные пальцы скользнули по твердому кожаному ремню, в лицо Гарриет шумно дохнули. Хватка ненадолго ослабла, и она успела вспомнить, чему ее учил Питер — поймать и развести запястья. Но когда она пыталась нащупать ногой ногу противницы, то высокий каблук ее туфли скользнул по паркету, и она стала падать — они вместе стали падать, причем Гарриет оказалась внизу. Казалось, они падали годы, и все это время не смолкал поток грязной, злобной ругани. Затем гром, молнии — и мир провалился во тьму.

Лица. Они смутно покачивались на шумных волнах боли, то разбухая, то страшно скукоживаясь, потом все слились в одно — огромное лицо мисс Гильярд, совсем-совсем близко. Послышался голос, нестерпимо громкий, как сирена, — он орал что-то невразумительное. Потом, внезапно, словно сцена, высветилась комната: на диване белая как мел мисс де Вайн, над ней склонилась ректор, на полу таз, полный алой жидкости, а перед тазом на коленях — декан. И вновь взвыла сирена, и Гарриет услышала собственный голос, очень далекий и слабый:

— Скажите Питеру….

И все исчезло.

У кого-то болела голова — просто раскалывалась от боли. Ярко освещенная белая палата лазарета понравилась бы Гарриет, если бы не эта соседка с головной болью — ее громкий стон действовал на нервы. Ужасно не хочется, но нужно напрячься и спро сить, чего ей нужно. С неимоверным усилием, словно бегемот, вылезающий из болота, Гарриет сосредоточилась — и обнаружила, что голова болит у нее самой. Фельдшер услышала, что она стонет, и подошла к кровати.

— Что?.. — начала было Гарриет.

— А, — сказала фельдшер, — так-то лучше. Нет, не пытайтесь сесть. Вы сильно разбили голову, и чем тише будете лежать, тем лучше.

— Вон оно что, — сказала Гарриет. — А то голова зверски болит. — Поразмыслив, она заключила, что сильнее всего болит за правым ухом, а ощупав голову, обнаружила повязку. — А что произошло?

— Это мы все хотели бы знать, — ответила фельдшер.

— Только я ничего не помню.

— Не страшно. Выпейте-ка.

Как в книжке, подумала Гарриет. В книжках всегда говорят: «Выпейте-ка». А свет, оказывается, не такой уж яркий, на окнах жалюзи. Это просто глаза у нее чувствительны к свету. Лучше их закрыть.

«Выпейте-ка» оказалось поистине чудодейственным: когда Гарриет проснулась, голова уже не так болела, зато зверски хотелось есть. А еще многое стало припоминаться: ошейник, свет, который не хотел включаться, хватка на горле. На этом воспоминания почему-то обрывались. Как она разбила голову, Гарриет понятия не имела. Снова вспомнилась мисс де Вайн на диване. Гарриет спросила, что с ней и где она.

— В соседней палате, — ответила фельдшер. — У нее был сильный сердечный приступ, но сейчас ей лучше. Конечно, она и без того переутомлялась, а когда увидела вас в крови, не вынесла потрясения.

Вечером пришла декан — и обнаружила, что пациентка сгорает от любопытства. Только тогда Гарриет получила полный отчет о ночных приключениях.

— Будете лежать тихо, — сказала декан, — я вам расскажу. Если нет — то нет. Ваш прекрасный юноша прислал вам тут целый сад и еще зайдет завтра утром. Ну так вот. Бедная наша мисс де Вайн вернулась около десяти — поезд немного опоздал, — и Маллинз передал ей, чтобы она сразу же шла к ректору. Но она решила, что лучше сначала снимет шляпу, и направилась к себе — очень торопилась, чтобы не заставлять доктора Баринг ждать. Ну и обнаружила, разумеется, что свет не включается, а потом, к своему ужасу, услышала, как вы, моя дорогая, стонете на полу в темноте. Включила настольную лампу (хоть она работала), а там лежите вы, кругом кровища, чудовищное зрелище, кто из почтенных ученых леди потерпит такое у себя в гостиной. К слову, у вас на голове два очень милых шва — это вы задели угол книжного шкафа. Так вот, мисс де Вайн бросилась звать на помощь, но в здании не оказалось ни души. Тогда, моя дорогая, она помчалась в Берли, и несколько студенток пошли посмотреть, что творится, кто-то сбегал за ректором, кто-то привел фельдшера, а кто-то еще — мисс Стивенс, мисс Гильярд и меня (мы преспокойно пили чай у меня в гостиной). Потом мы позвонили доктору, и тут у мисс де Вайн сердце не выдержало — она вся посинела и свалилась нам на руки. В общем, было весело.

— Представляю себе. Еще одна безумная ночь. Как я понимаю, неизвестно, кто это сделал?

— Нам довольно долго было не до того. Только разобрались с вами, тут же началась суматоха из-за Энни.

— Энни? А с ней что случилось?

— Вы не знаете? Мы нашли ее в угольном подвале — и в каком состоянии, моя дорогая: вся в саже, колотит в дверь как очумелая, я и правда испугалась сначала, не тронулась ли она умом — столько протомиться взаперти! И ведь если бы не лорд Питер, мы бы до утра ее не хватились — в этой-то суматохе.

— Да, он предупреждал ее, что на нее могут напасть. Но как он узнал? Вы смогли до него дозвониться?