Возвращение в Оксфорд

Автор анонимных записок притих на несколько дней — то ли ночные экспедиции Гарриет его спугнули, то ли круг подозреваемых слишком сузился, то ли по каким-то другим причинам. Однако кое-что все-таки происходило. Во-первых, засорилась труба в раковине туалетной комнаты, примыкающей к профессорской гостиной. Оказалось, что затор был вызван обрывками ткани, которые затолкали в сток при помощи тонкой проволоки, и когда сантехник вытащил их, обнаружилось, что это обрывки матерчатых перчаток с пятнами коричневой краски — кому они принадлежали, выяснить было невозможно. Во-вторых, внезапно нашлись пропавшие ключи от библиотеки — в рулоне свернутых фотографий, которые мисс Пайк оставила на полчаса в одной из лекционных аудиторий: она собиралась показывать их во время лекции о фризах Парфенона. Ни одна из этих загадок не разъяснилась.

Профессорская проявляла по отношению к Гарриет то щепетильное и безличное уважение к специалисту, которого требует академическая традиция. Всем было ясно, что раз уж они попросили ее вести следствие, то должны воздержаться от какого-либо вмешательства. Никто не докучал ей доказательствами собственной невиновности или возмущенными тирадами. Они принимали ситуацию отстраненно, почти не упоминая о ней, ограничивая беседы в профессорской общими темами и университетскими вопросами. В торжественном ритуальном порядке они приглашали ее на чашку кофе и рюмку хереса в свои комнаты и воздерживались от замечаний в отношении друг друга. Мисс Бартон интересовалась мнением Гарриет о женщинах в современном государстве, а также ее суждениями по поводу положения дел в Германии. Правда, она не соглашалась с большинством ее высказываний, но объективно и без личных обид. Спорный вопрос о допустимости любительского сыска был отложен до лучших времен. Мисс Гильярд также, забыв разногласия, подробно расспрашивала Гарриет о технических аспектах исторических преступлений, таких, например, как убийство сэра Эдмунда Берри Годфри[113] и предполагаемого отравления сэра Томаса Овербери графиней Эссексской.[114] Конечно, такая сдержанность могла быть сознательной политикой, но Гарриет скорее была склонна приписывать ее хорошему воспитанию.

С мисс де Вайн она часто вела интересные беседы. Эта яркая личность и привлекала и озадачивала Гарриет. У нее складывалось впечатление, что преданность мисс де Вайн интеллектуальной жизни не столько результат спокойного следования естественной или благоприобретенной склонности (как у других донов), сколько мощное духовное призвание, побеждающее все прочие стремления. Ей хотелось узнать о прошлой жизни мисс де Вайн, но было неловко расспрашивать, и после каждого разговора Гарриет чувствовала, что рассказала больше, чем узнала сама. Она догадывалась о каком-то внутреннем конфликте, но трудно было поверить, чтобы мисс де Вайн не понимала собственных подавленных чувств и не умела их контролировать.

Для установления дружеских отношений со студенческой гостиной Гарриет заставила себя подготовить и прочитать лекцию «Детективное расследование в жизни и в литературе» на заседании литературного кружка колледжа. Это была непростая задача. Разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы касаться той несчастной истории, когда она сама оказалась на скамье подсудимых, и слушателям хватило такта не спрашивать ее об этом после лекции. Совсем другое дело — уилверкомбское убийство. Не было никаких очевидных причин не рассказывать о нем — не лишать же студентов удовольствия только потому, что ей, Гарриет, не хочется в каждой второй фразе поминать Питера Уимзи. Лекция хоть и получилась несколько суховатой и академичной, была встречена бурными аплодисментами, и в конце вечера староста старшекурсниц, некая мисс Милбэнкс, пригласила Гарриет на кофе.

Комната мисс Милбэнкс находилась в Елизаветинском здании и была обставлена с отменным вкусом. Сама мисс Милбэнкс была высокой элегантной девушкой, явно состоятельной: она одевалась лучше, чем большинство студенток, и легко относилась к своим интеллектуальным достижениям. Она выиграла незначительную стипендию, не покрывающую расходов, и заявляла во всеуслышание, что стала стипендиаткой лишь потому, что лучше умереть, чем носить уродливую короткую мантию коммонера. В качестве альтернативы кофе Гарриет были предложены мадера и коктейль вместе с вежливыми сетованиями, что условия колледжа не позволяют достать лед для шейкера. Гарриет, которая не пила коктейли после ужина и вынуждена была поглощать херес и мадеру в непривычных количествах с тех пор, как оказалась в Оксфорде, выбрала кофе. Пока напитки разливали в бокалы и чашки, она тихонько посмеивалась. Мисс Милбэнкс вежливо спросила, что ее насмешило.

— Я тут вычитала на днях в «Морнинг стар», что «студенточки», как омерзительно выразился журналист, живут на одном какао, — сказала Гарриет.

— Журналисты, — снисходительно заметила мисс Милбэнкс, — всегда отстают лет на тридцать. Вы когда-нибудь видели какао в колледже, мисс Фаулер?