Возвращение в Острог

Петя переворачивается с боку на бок и, поджав ноги, закрывает глаза. Мыслей много, однако среди прочего ему почему-то вспоминается теперь тот далекий день, когда от него отказалась последняя семья.

«Так, а что писать-то?» — подняв голову, растерянно, но и с надеждой спросила заплаканная женщина.

«Пишите: “Заявление”…»

«Посерёдке?»

«Да, вот здесь…»

Победа! — этой возможности Петина мачеха добивалась последние полчаса.

Павлов вспоминает теперь, что в тот день в пять утра сели за стол. Завтрак получился особенным, самым что ни на есть прощальным. Мачеха испекла блины и выставила в вазочке остатки малинового варенья.

«Это ещё к чему?» — протирая глаза, спросил отчим.

«Не знаю, — сердито ответила женщина и тотчас добавила: — Майку надень — невозможно на тебя, жирдяя, смотреть!»

В комнате плакал младенец. Та, что последнее утро считалась матерью, сцедила молоко, подошла к бабушке и, взяв её за мочку, шёпотом перелила в ухо старухи планы на день. Пожилая женщина тяжело вздохнула, перекрестилась и, затолкнув в рот целый блин, осколками зубов принялась перемалывать услышанное.

Ехали без остановок. Три с лишним часа. Один раз та, что всё ещё считалась приёмной матерью, молча протянула термос с японским узором. Не вытаскивая рук из карманов, Петя отказался, но это никого не взволновало. Налив чай в алюминиевую кружку-крышку, приёмная мать передала её мужу, и тот с удовольствием выпил.

В покосившееся здание администрации вошли ровно в девять утра. На территорию бюрократии вступили в тишине и оказались первопроходцами — в коридорах всё ещё горел свет, а сонные тараканы только начинали лениво разбредаться по углам.

«Вот тебе и радость — никаких очередей», — воскликнул отчим.

Приказав Пете сесть, взволнованная женщина несколько раз постучала в дверь и, словно под гильотину, просунула голову в кабинет: «Можно?»

Там разрешили.

Поздоровавшись, с порога принялись объяснять.

«Даже и не думайте!» — строго ответила чиновница.

«Но я так больше не могу!» — обречённо вскрикнула та, чей муж тотчас закрыл за ней дверь.

Полинявшие шапки положили на колени. Жарко было так, что хоть свитер снимай. На лицах выступили первые капли пота, и в паре глаз — одна на двоих — мелькнула общая молния страха.

«Так, а в чём, собственно, дело, мамаша?» — по привычке, чтобы придать значимости собственным словам, пряча взгляд в документах, спросила чиновница.

«Да во всём!» — поперёк жены ответил муж.

Начали разбираться. Чтобы ни в коем случае не проиграть — сразу на повышенных тонах. Петя сидел за дверью, однако всё слышал. Оказалось вдруг, что от него устали, что с ним тяжело и что даже в школе приёмных родителей никто не предупреждал, что будет так.

«Непросто?»

«Да!»

«А чем вы думали, когда ребёночка брали?»

«Головой!»

«А вы мне тут не хамите!»

«А мы и не хамим! Нам, между прочим, никто не оплатит бензин!»

«Так, давайте по существу! Вы на всех лекциях были?»

«Конечно, иначе как же мы диплом получили бы?!»

«Ладно, продолжайте, так что у вас там с ним не так?»

Ответили не сразу. Сперва перекинулись взглядами… Наверное… Во всяком случае, именно так теперь вспоминается Пете.

«Да всё не так! Всё! После рождения девочки, нашей, кровной, стало совсем невыносимо! Он же просто как робот!»

Мачеха начала рыдать. Чиновница цокнула, упёрлась двумя руками в край стола и, как кран на поршнях, приподнялась. Ещё раз сильно выдохнув, тучная женщина медленно подошла к шкафу с личными делами и спросила:

«Как, говорите, его фамилия?»

«Павлов, Петя Павлов…»

«Продолжайте!»

И женщина принялась объяснять. Старый мотив. Такое бывает. Нередко.

Долгие годы пытаются завести ребёнка, но что-то не срастается. Перепробовав все препараты, отвары, заговоры и методики, отчаявшись уже, идут в детский дом. Когда удаётся усыновить мальчика, все вдруг расслабляются, и (о чудо!) бонусом появляется собственное дитя. Как поступать? Решают, что этого пацана надо бы возвращать.

«Почему?»

«Не полюбили».

«Просто вот так?»

«Ну да…»

«Только ведь есть же, наверное, причины? Наверное, тяжело с ним?»

«Очень!»

«Тогда давайте мы и вашего ребёночка заберём!»

«В смысле?!»

«В прямом! Если вы с приёмным не справляетесь, откуда же мы можем знать, что вам вашего кровного можно доверять?!»

Хороший приём. Этой контратаке чиновниц научили в Москве. Курсы повышения квалификации. В столице с родителями работалось проще, там сирот просто так не возвращали. Авось да небось, возьми да брось — нет, в златоглавой такие фокусы не прокатывали. Всякий раз, когда сюда привозили очередного забракованного пацана, чиновницы с завистью вспоминали о быте столичных коллег.

Повисла тишина. Сидящий за дверью Петя знал, что за такое чиновниц могут лишить премии. По отказникам велась статистика, и время от времени сотрудникам опеки напоминали, что главное, чтобы в этом году вернули не больше, чем в прошлом. Разглядывая закрытую дверь, Петя думал в тот день, что, вероятнее всего, за первые шесть месяцев у несчастных женщин уже перебор.

«Вы хоть представляете, что с ним сейчас происходит?» — бездарно изображая сочувствие, спросила чиновница.

«Взрослые люди, понимаем…»