"Возвращение в Рай" и другие рассказы

Это роковое расхождение между целями и результатами столь часто случается, что многие, боясь умножить зло, решались не делать ничего вообще. Достоевский в «Записках из подполья» развивал рассуждение о том, что самый активный человек — это, по необходимости, самый недалекий человек. А самый рассудительный и осторожный — соответственно, самый бездеятельный. Отметим эту мысль учтивым поклоном. В ней много правды. Весь Восток, неподвижно сидящий в тени и смотрящий вдаль безучастно, вместился в эту фразу. Суетливый, запыхавшийся Запад недаром с интересом и завистью присматривается к Востоку. Запад чувствует, что за бездвижностью есть глубокая мысль, а может, и вся мудрость.

* * *

Мудрости в неподвижном покое много, но не вся она там. Когда к Иову прибегали гонцы с вестями, одна другой невыносимее, то еще говорил предыдущий, как уже приходил другой. И мы, желая спастись от Суда бездействием, едва почувствуем себя нашедшими выход, как тут же будем ужалены другой мыслью.

В Евангелии есть притча, персонаж которой не хочет умножать полученные в залог деньги. Он боится Хозяина (Бога), зная, что Тот жнет, где не сеял, и собирает там, где не расточал (Мф. 25, 24). От страха человек скрывает деньги в земле и в день отчета возвращает их со словами: вот тебе твое (Мф. 25, 25). Не будем пересказывать Священный текст. Скажем только, что этот хитрец рассердил Хозяина.

Значит, отсидеться не получится, равно как не получится спрятаться, устраниться, ни во что не вмешиваться. Вот жизнь человеческая! За сознательно сделанное зло, за непредвиденные плоды благих порывов, за бегство от борьбы, за лень и за несвоевременный труд — за все придется отвечать. И покой не спасет, и активность грозит наказанием. Ты шумел, когда больше всего люди нуждались в молчании. Ты молчал, когда от одного слова зависела победа добра над злом. «Неужели, — подумал ты в отчаянии, — я был создан затем, чтобы быть кругом виноватым? Чтобы иметь только вопросы и никаких окончательных ответов? Чтоб низвергнуться в ад, унося в себе стыд, жгущий хуже всякого ада?»

* * *

Посреди этих мыслей, нападающих на душу с жестокостью войска, осаждающего город, был человеку голос. Тот самый голос, который когда-то в саду успокоил мятежную душу Августина. «Тоllе, legе». «Бери, читай». Человек открыл книгу и прочел: Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать (Рим. 11,32).

Не высокое небо Италии, но низкий крашеный потолок был над головой читавшего человека. Однако он смотрел в него так же, как когда-то смотрел в небеса уроженец Африки, приехавший на Апеннины в поисках знаний. Живой водой Писаний прохлаждает Господь воспаленные и запутавшиеся души. Человек опустил глаза в книгу и дочитал главу до конца:

Ибо всех заключил Господь в непослушание, чтобы всех помиловать. О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!

Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?

Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать?

Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь (Рим. 11, 32—36).

СО СВЯТЫМИ УПОКОЙ

Остались имена и даты на крестах

У тех, кто в землю лег и ожидает Чуда.

Какое имя будет на устах,

Когда я буду уходить отсюда?

Неизвестный автор

Любовь и слезы появляются в глазу, а западают в сердце», — примерно так можно перевести латинскую пословицу. Нужно видеть, чтобы любить, и пословица «Глаз не видит — сердце не болит» в этом отношении оправдана. Но это не главный вид любви. Куда дороже чувство, не зависящее напрямую от зрения.

С таким чувством связана вера. Мы не видели Христа телесными глазами, однако любим Его. Слово о Нем через слух вошло в наше сердце, и с тех пор наша жизнь самым серьезным образом изменилась. Глаза здесь ни при чем.

Это вполне относится к усопшим, к людям, которых мы не видим, но продолжаем любить. Для любящего человека умерший подобен уехавшему в далекую и длительную командировку. Ты не видишь его, но ведь сердце не обманешь. Оно чувствует, что любимый тобою жив. Оно зовет тебя молиться.

Мне всегда жутко думать о том, что миллионы людей, верующих во Христа, не молятся об усопших. Это протестанты. Они оправдывают свою позицию тем, что в Евангелии нет прямых повелений для такой молитвы.

Как будто Христос имел целью строго регламентировать нашу жизнь. Как будто Он принес нам не дух свободы, а новые законные требования, тысячу новых «можно» и «нельзя». Неужели Он Сам не сказал, что Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы (Лк. 20, 38)? А если так, то разве есть запрет на молитву о живых?

Граница между живущими здесь и ушедшими «туда» протестантам представляется непреодолимой, каменной стеной. Дескать, человек прожил свою жизнь, и теперь невозможно повлиять на его участь, бесполезно Богу о нем молиться.