Возвращение в сказку

— Расскажу. Слово-то «резонансовая» не русское, потому вроде и непонятное. А на самом деле все просто оказывается. Резонанс — это вроде «эхо». — Он громко крикнул: — Э-э-хе-хе!

Лес тысячеголосным эхо ответил: «Э-хе-хе-хее-е!»

— Вот, примерно, что такое резонанс. Ну а если проще сказать, то такая ель идет на поделку гитар, балалаек, пианино, роялей… Брякнешь по струнам или по клавишам — так чтобы звук тот не пропал, а усилился бы. Ель, оказывается, имеет способность не только поддерживать звук, но усиливать и сохранять чистым.

— Вот оно что, — протянул я. — Ну а…

— Понятно, — не дал мне договорить Петр Иванович. — Что касается березы, то ты и без меня знаешь, что из нее делают фанеру. Но мы будем выбирать такие березы, из которых будет выделываться сверхпрочная фанера. А потому такая фанера должна быть абсолютно чистой. Такие березы редки. Ну а что касается сосны мачтовой, то тут тебе, верно, все ясно. Такая сосна пойдет на корабельные мачты. Потому сосны эти должны быть высоки, стройны и, как говорится, без сучка и задоринки. Ну, вот пока так.

— Теперь мне стало ясно, дядя Петя.

— Ну и ладно. Остальное поймешь на месте. — Петр Иванович закурил и продолжал: — Как я вижу, ты парень любознательный. Правильно, брат. Таким человек и должен быть. Мы сейчас живем в такое время, когда каждый человек должен быть деятелем. Мы же теперь для себя работаем. В хорошее, брат, время ты родился, в хорошее. Ну да и мы тоже… Я сам-то, считай, до шестнадцати лет не имел возможности учиться ни грамоте, ни ремеслам… Все это время был на побегушках. Потом, когда повзрослел, понял, что время это прожил зря. Вот тут-то и взялся за ум. День и ночь, лишь выпадает свободная минутка, зубрил грамоту, учился ремеслу. Но ведь потеряно-то было много времени, а уж что с воза упало — то пропало. Времени не вернуть. Потому я сейчас, испытав это все на своем опыте, тебе и толкую, чтобы ты, милок, зря не потратил этого дорогого времени, когда и память светла и голова еще мусором не забита. Скажи, чего ты за вчерашний день узнал нового?

Я помотал головой, вспоминая, и ответил:

— Утром я пожаловался матушке, что живот заболел. Она мне дала поесть сухой черники, и живот болеть у меня перестал. Да еще, когда я матери сказал, что вы во сне приснились, она ответила, это к радости, потому что привиделся хороший человек. И вот я с вами… Ну а сегодня, дядя Петя, я узнал очень много нового.

— Ну вот так, милок, помаленьку у любознательного человека и копятся знания…

С разговорами дорога прошла незаметно.

На всем пути я наблюдал за лесом и удивлялся. Чем дальше мы уходили от деревни, тем лес становился все чище и светлее.

Особенно захламленным был возле деревни.

— И чего, милый, удивляться? — сказал он. — Ведь лес захламляют люди. Сам же он всегда чистый. Природа, милый, во всем любит порядок. Так она уже устроена. А такую чистоту лесу помогают поддерживать обитатели: звери, птицы, насекомые. Вот возьми хотя бы эту же упавшую березу. Стоило ей свалиться, как тут же в ней завелись насекомые, короеды, мураши — и дерево разложили. — Он пихнул дерево ногой и оно рассыпалось. — Скоро оно развалится совсем. Из земли выросло, в землю и превратилось…

Но вот мы с Петром Ивановичем стоим на лесосеке, где нам предстоит работать.

— Сегодня мы с тобой устроимся на жительство, а уж завтра с утречка и возьмемся за дело, — говорит Носков.

— А может, хоть пару дерев промаркируем? — Мне не терпелось сразу же и приступить к делу, и потому я все время водил взглядом по деревьям, пока не остановился на толстой, высоченной березе. Я подбежал к ней и крикнул Петру Ивановичу: — Я нашел фанерную березу!

Дядя Петя подошел, осмотрел дерево:

— Нет, милый, эта береза нам не подходит.

— Отчего же?

— А оттого, милый, что она с гнилью.

Я поднял на него удивленные глаза.

— Чего она гнилая-то?

Он ткнул пальцем в маленькую желтую точку, место бывшего сучка, и отвечает:

— Вот видишь. Гниль от этого сучка пошла внутрь. Конечно, будь береза здорова, фанеры из нее вышел бы не один кубометр, но она годится только на дрова.

Через какое-то время я подвел его к высокой, стройной сосне. «Уж эта-то обязательно подойдет!» — мыслю про себя. Петр Иванович несколько раз обошел дерево, водя взглядом с комля до вершины, а потом, вздохнув, сказал:

— Опять не могу тебя обрадовать, друг.

— Ну здесь-то что за порок?!

— А это дерево все от комля до верхушки гнилое. Видишь, верхушка-то сухая.

— Так ведь только верхушка…

— Как ни странно, милый, а дерево начинает гнить с комля.

— Так нам, пожалуй, и десятка нужных дерев не набрать будет, — опечалился я.

— Найдем, брат. Отдохнем хорошенько, а с утра только маркировать успевай. Я уже здесь бывал, есть тут нужные деревья.

Петр Иванович двинулся вдоль берега. Я поплелся за ним. Вскоре мы подошли к бараку, длинному низкому строению под тесовой крышей. Барак был еще совсем крепким, даже все окна целы. Мы зашли в помещение. В нем было прохладно. И хотя печка оказалась целой, но чтобы согреть такое помещение, нужно было бы топить ее не одни сутки подряд, без перерыва. У нас такого времени не было.