Возвращение в Сокольники

Несколько отстраненно слушая репортаж с места события невесть какими путями занесенного туда корреспондента и машинально отмечая лишь названия, Турецкий вспомнил, что именно этот рынок фигурировал в одном из недавних дел, связанных с наркомафией (См. роман Ф. Незнанского «Героиновая пропасть» М., 2002)… Ну да, младший из братьев Багировых был негласным хозяином этого рынка. Завершив расследование и передав дело в суд, Александр Борисович, озабоченный другими проблемами, не интересовался судьбой обвиняемых. Но, кажется, Славка обмолвился, что адвокаты братьев Багировых обжаловали в кассационном порядке приговор суда. Так что ничего еще не кончилось…

И вот тут, услышав название ресторана «Дядя Гиляй», Турецкий вмиг насторожился. А когда прозвучало имя убитого – Георгий, Жора, иначе говоря, – почувствовал, как что-то сдавило сердце. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, о ком речь.

Он прибавил звук. Ну конечно, ранения, несовместимые с жизнью… Впрочем, оставались и некоторые неясности. В частности, старший прибывшей на место опергруппы промямлил что-то вроде того, что могли просто сбить, а могли и выбросить уже мертвое тело, короче, судмедэкспертиза покажет. Опять же и найден труп далеко от перехода у светофора. Возможно, перебегал улицу в неположенном месте, а тут темно, время ночное, водитель мог не успеть среагировать, а затем удрал от греха подальше. Сколько таких происшествий!

Все правильно, очередной висяк… А в свидетели случившегося Александр Борисович не годился. Где они, факты? А на домыслы даже «важняка» ни один порядочный опер обращать внимание просто не станет. Так что ты уж прости, Жора… Георгий Фролович…

Никаким самобичеванием или самоуничижением Турецкий, естественно, заниматься не собирался, к чему самообман? Просто горько было и неприятно, что прокололся он, как сопляк, как школьник, а кто-то, будто все тот же школьник, стирающий резинкой-ластиком лишний карандашный след на бумаге, так же спокойно вычеркнул из жизни, возможно, вполне приличного человека. Или не очень приличного. Все ведь они – бандиты, шлюхи – связаны между собой. И кто теперь следующий? Нонна? Было бы жаль, может, она не такая уж и стерва…

Но поражала быстрота реакции. Стоило заикнуться, как тут жe убрали опасное звено в цепочке. Показали тебе наглядно, что не прав ты, Турецкий, пугая их своей возможностью размотать цепь. Они ни угроз, ни шуток вообще не воспринимают. Из этого и следует исходить…

После разговора с Иван Иванычем Александр Борисович немедленно перезвонил Маре. На сей раз та оказалась дома. И краткая беседа у них получилась чрезвычайно странной.

Он спросил, не случилось ли с нею чего-нибудь? Почему телефон не отвечал практически целый день? Она молчала, словно придумывала ответ, а затем, как бы решившись, довольно резко ответила, что ее личные дела не должны отныне его интересовать. Она просит его временно не звонить ей. «Это сколько же – временно?» – удивился он. А она, снова поразмышляв, сказала, что, пожалуй, пусть позвонит, если будет охота, в ближайшее воскресенье.

Так, понял он, и ее взяли в оборот. Наступление по всем фронтам? Почему только в воскресенье? Да потому, что оно следует за субботой, когда должен решиться главный вопрос его жизни. Вероятно, теперь и она об этом знает. Иначе по какой бы причине тот козел стал интересоваться, почему он не звонит Марии Дмитриевне? Обложили, мерзавцы! Но ты и сам хорош, Турецкий! Вот и еще погиб человек – по твоей вине, не надо искать себе оправданий. А сколько их было – таких вот – в твоей жизни, ты не задавался слишком «простеньким» вопросом?…

В прокуратуру он попал совсем молодым человеком, после университетского юрфака. Без всякого негативного жизненного опыта – в самую гущу далеко не сладкой жизни. Друзья-наставники появились неплохие, может быть, это и спасло, и научило, и быстро прибавило опыта. Того самого, который заставил глядеть на жизнь трезвыми глазами, окончательно убрав при этом остатки романтических настроений и возвышенных чувств. Ну как же, следователь! Человеческие судьбы в твоих руках! Правда и справедливость! Торжество идеи и так далее.

Все оказалось гораздо сложнее, но и, как ни странно, временами много проще.

Он увидел, что далеко не все люди хотят жить и живут, естественно, так, как жил он. И некоторые его знакомые.

Сколько раз он наблюдал алкоголиков, которых принудительно лечили бесчисленное количество раз, но так ничего и не добились, поскольку для них пить – было равнозначно слову «дышать».

А сколько было наркоманов, особенно в последние полтора десятка лет, которые откровенно жили в собственном мире, не подчиненном ни одному из нормальных законов обычной жизни! И здоровые люди, по сравнению с некоторыми из этих «медленных самоубийц», представлялись иной раз до тошноты противными, зацикленными и несчастными. Вот ведь какие парадоксы…