Возвращение в Сокольники

Для себя он уже понял, что Однокозова надо увозить, иначе пропадет мужик. В конце концов живут же в тысячах деревень одинокие старики и старухи, точнее, доживают свои дни, как и положено в природе. В которой, хочешь ты того или нет, все устроено разумно. И будет неправильно, если, в общем-то, относительно еще молодой и здоровый, полный нерастраченных сил мужчина загубит рядом с ними свою жизнь…

Турецкий медленно брел по темнеющей улице, глядел на вросшие в землю, давно почерневшие избы, гребенку леса вдали, за болотом или, возможно, пустошью, и все увиденное вызывало в нем непонятную тоску. Вот вроде приехал за сто верст киселя хлебать, а его, то есть киселя, и нет вовсе.

Шелохнулись в неподвижном воздухе кусты, и из-за них вышел с удочкой в руках дед Михалыч. Подозрительно огляделся и – замер, заметив Турецкого.

Чего он тут шастает с удочкой-то? Или на реку собрался, которая, кажется, говорил Эдик, где-то тут неподалеку?

– Михалыч! – тихо позвал Турецкий. – Я не из интерната, ты меня не бойся. Я друг Эдика.

– Дру-уг? – не веря, протянул старик.

– Точно, друг. Работали вместе с ним. В одной прокуратуре служили.

Глаза у деда тотчас беспокойно заметались.

– В прокуратуре?!

Турецкий понял, что сказал лишнее, и, чтоб отвлечь старика от худых мыслей, добавил:

– Я-то вообще за ним приехал. В Москву его забрать с собой хочу. Ты не возражаешь?

– Я-то?… – словно бы испугался чего-то Михалыч. И стал трясти своей удочкой перед собой, отгоняя видимую ему одному нечистую силу.

– А ты чего, на рыбалку собрался? – с усмешкой спросил Турецкий.

– Куда? – переспросил старик.

– Ну народ! – покачал головой Турецкий. – На один твой вопрос – сотню своих… На рыбалку, спрашиваю?

– Зачем? – совсем уж испугался Михалыч.

– Ну как – зачем? Затем и ходят, чтоб рыбу ловить. Или у вас тут иначе?

– У нас рыбы нет. – Старик затряс головой и вдруг, как-то пригнувшись, юркнул в кусты, которые лишь шелохнулись и сомкнулись над его головой. Был – и не стало. Как чертик какой.

Позже Турецкий увидел деда уже на краю болота, но, появившись там, старик зачем-то снова повернул к деревне.

– Нет, – сказал себе Турецкий – он и сам не заметил, как стал рассуждать вслух, – самым верным решением, и, кстати, абсолютно законным, было бы действительно отправить старика в интернат для одиноких престарелых. Кому нужна эта откровенная деревенская дикость? Ничего, поживет – привыкнет. И главное ж – ему самому польза. Ну а баба Глаша, эта станет и дальше «производить» свой «унбляхтер», покупатель на который у нее всегда найдется. Пока живы такие деревни. Пока жизнь такая, которую не изменить ни Эдику Однокозову, ни Турецкому – даже при очень большом желании, никому…

Не торопясь и как-то все еще не сформулировав для себя свой окончательный вывод относительно дальнейшего, Турецкий добрел до избы бабы Глаши.

Старуха все еще хозяйничала по дому. И света не зажигала – керосиновая лампа стояла на веранде, приготовленная к ночи.

– Вы от Эдуарда? – ничуть не удивилась она приходу Турецкого.

– Да, заехал вот к нему. Утром приехал. Вернее, притопал ногами, машину в деревне оставил.

– Ага, – подтвердила она. – А вы не стесняйтесь, заходите, чаю попьем. Сахарок есть. Вареньице. Вы какой больше любите?

– Сладкий, – засмеялся Турецкий, поднимаясь по ступенькам на веранду.

– А Эдик-то, поди, спит уже?

– Спит, – махнул рукой Турецкий.

– Ну и правильно, пусть его. Спит – и спит, чего будить?

Турецкий огляделся: все на веранде было чистенько и аккуратно. Все цело, выкрашено, словно готовилось к приходу гостей. Старуха заметила его взгляд.

– Что, хорошо у меня? – подмигнула ему и улыбнулась.

– Хорошо. Красиво. – И чуть не добавил: «Не то что у Однокозова. Хлев сплошной, а не человеческое жилье».

– Это мне Эдик все помогает, – сказала вдруг баба Глаша, присаживаясь и складывая руки на коленях. Все мне тут чинит, красит, пилит. Он очень добрый человек. Большой нам тут помощник.

– А Михалыч? – спросил Турецкий, чтобы переменить тему.

– А что Михалыч? – как-то горько сказала старуха.

– Разве он не помогает?

– Да какой там?! Ему самому помощник нужен. Видели ж! Какая от него помощь? Морока одна. Но он не злой, он добрый. Безобидный. Конечно, если б не Эдик, давно загнулись мы тут. А что я одна могу? Ничего. Баба – она баба и есть. А Эдик у нас – хозяин! Помешчик! Во! – И снова улыбнулась.

– Может, оно и «помешчик», – невольно подстраиваясь под бабкин говор, заметил Турецкий, – да все-таки живете вы тут… Ox! – И покачал головой. – Без света. Глухомань…

Он вспомнил, что, когда свернул с большака в направлении деревни Бушарино, еще перед тем, последним на дороге оврагом, где едва не улегся на брюхо окончательно, заметил столбы электролинии, но проводов на них не было. Дань какой памяти?