Возвращение в Сонору

Ой бля, неприятно звякнул в голове внутренний голос. Подтверждая мои худшие опасения, мама закончила:

— Он твой ровесник, Лина. Возможно, вы будете учиться в одном классе.

Не знаю, от чего я вздрогнула: от этой новости или от раздавшегося у самого окна хлопанья птичьих крыльев.

Глава 2

ЛИНА

Сбежав по ступеням церкви Святого духа на углу Чепел-стрит и Глен-Рок, я взмахом руки попрощалась с сестрой и мамой и нырнула в переулок, выходящий к Глен-Бэй-стрит. Я торопилась.

О приближении к кондитерской миссис Адамс предупреждал запах ванили и корицы — безжалостный и беспощадный к вечно сидящим на диете леди с Баттери и из Френч Картье. Наполненный теплыми ароматами ветерок, щекотал ноздри, заставляя ноги приплясывать от нетерпения. Моей сегодняшней целью была покупка пирожного шу — маленькой сладкой головоломки, разгадке которой я собиралась посвятить остаток воскресного дня.

День, когда я поняла, что сладкие пироги можно печь не только с тыквой, как это делает практически каждая бабушка в южных и западных кварталах, с полной уверенность считала переломным в моей жизни. Мой первый бисквит с пропиткой из миндального ликера, разведенного горячей водой с сахаром, был съеден дома до последней крошки, и с тех пор каждое воскресное утро начиналось одинаково: просительно глядя мне в глаза Анна спрашивала, что у нас будет сегодня вечером на десерт.

После нескольких месяцев упражнений на кухне, я научилась раскладывать на составные вкус крема, безе и миндального теста. Для меня не был секретом рецепт сахарной помадки для ромовой бабы, и я могла с закрытыми глазами отличить нежную цейлонскую корицу от малабарской, не говоря уже о кассии[2] с юга Срединной империи.

Наверное, моя белка-Сэлели была лакомкой, иначе откуда вдруг взялась эта тяга к исследованию самой сладкой стороны нашей жизни?

Размечтавшись, я не отрывала глаз от красного человечка на светофоре пешеходного перехода и потому вздрогнула всем телом от внезапного скрипа тормозов и звука глухого удара. Прямо перед моим изумленным взором тело пожилой женщины отделилось от капота видавшего виды «Мустанга»[3], пролетело ярда три вперед и неподвижной каракатицей распласталось на раскаленном от солнца асфальте.

На этом странности сегодняшнего дня не закончились, потому что в ту же секунду ее тело будто бы разделилось: оригинал так и остался лежать, не обращая внимания на неприлично задравшуюся юбку голубого платья, откатившуюся в сторону соломенную шляпку и слетевшие с ног туфли, а его более бледная, но полностью одетая копия вскочила на ноги и торопливо продолжила свой путь.

Бледная женщина ни разу не оглянулась ни на сбегающихся к месту аварии людей, ни на гудки автомобилей. Ее лицо выражало такую напряженную тревогу, что я ощутила внезапный внутренний толчок и, повинуясь ему, так же быстро двинулась вслед за ней в сторону Южного района.

Наш торопливый почти бег закончился у крыльца белого домика под окнами которого нежились на солнце тяжелые головки георгинов. К почтовому ящику была прикручена аккуратная медная табличка Эйбелин и Бенджамен Кларк.

Резво взбежав по ступеням, женщина протянула руку к дверной ручке и замерла. Затем снова попыталась открыть дверь и недоверчиво покачала головой: ее бесплотная рука проходила сквозь латунный рычаг, не в силах опустить его и на толщину волоса.

— Как же мне быть? — Она растеряно оглянулась на меня. — Я, кажется, забыла выключить газ. Скоро должен прийти мой муж, а он не выпускает сигарету изо рта. Такая, знаете ли, ужасная привычка, сорок лет с ней борюсь и все без толку.

После двух попыток мне удалось наконец проглотить застрявшее в горле изумление:

— Так вы меня видите?

— Конечно, вижу. Что вас удивляет, юная леди? — Она говорила чисто, без следа шакальего акцента.

Я еще раз внимательно оглядела женщину. Аккуратная прическа, тщательно вычищенные коричневые туфли на маленьком каблуке, старомодные, но такие уместные в ее облике нитяные перчатки. Наверное, как и моя мама, успела в свое время поработать в доме белых волков. Такие женщины много всякого-разного повидали в жизни, их уже ничем не удивишь. Таким всегда можно сказать правду в глаза.

— Дело в том, что вы умерли, мэм.

Ни одна ресница не дрогнула:

— Не пытайтесь меня разыграть, юная леди. Я не из тех, кто на перекличке в дурдоме первой отзывается. — Она проглотила «р» в слове «дурдом», и голос прозвучал чуть протяжнее. Значит, все-таки проняло. — Лучше помогите открыть дверь.

Рычаг ручки под моей рукой опустился плавно и бесшумно, но дверь не поддалась.

— Нужен ключ.

— Ах да, конечно.

Она порылась в сумочке и подала мне небольшой ключ со старомодной бородкой. Не коснувшись моей руки ключ мягко спланировал вниз и завис в полуметре от земли.

— Господи Боже, да что же это такое. Ведь газ выходит!

Женщина в голубом платье явно не собиралась признавать факт своей смерти.

— Может быть, вы оставили где-то запасной, на всякий случай?