Возвращение в темноте

Антонио резко повернул агента лицом к себе и, нанеся ему несколько точных ударов, ловко выбил из его кармана злосчастную дискету.

Гарнер безжизненно сполз на скользкий пол. Голова гудела. С трудом сделав вдох, он тут же закашлялся от боли. В комнате нестерпимо воняло распотрошенными человеческими внутренностями.

Антонио подбросил на ладони дискету с украденной информацией.

— Здесь ответы на все вопросы, имена, даты и так далее и тому подобное, — произнес он, и в голосе отчетливо прозвенела жажда мести. — Или ты скажешь, что впервые ее видишь?

— Нам известно, что ты собирался сделать с этой пикантной информацией. — Хейтор указал скальпелем на отрезанную голову инструктора. — Мы получили необходимое тому подтверждение.

В голове у Гарнера мелькнула нелепая мысль: «Интересно, а где же тело?»

— И нам для этого не понадобилось ни перепроверять информацию по другим источникам, ни устраивать очные ставки, — с заметной долей иронии произнес Антонио.

— Ты хотел, чтобы нас предали суду. — Хейтор склонился к самому лицу обессилевшего от боли и страха Гарнера. Антонио тоже присел на корточки рядом с ним.

— Как обыкновенных преступников, — прошептал Антонио в ухо агенту.

Должно быть, Хейтор услышал сказанные братом слова, потому что тут же добавил:

— Послушай, мы не какие-нибудь заурядные воришки.

Все тело Гарнера покрылось липким холодным потом, и он стал молиться.

— Хейтор! — сказал Антонио. — Да от него уже воняет!

Потянув воздух носом, Хейтор сказал:

— Матерь Божья! Этот запах мне не нравится!

— Это не запах смерти и не запах крови, — покачал головой Антонио.

Хейтор произнес несколько слов на каком-то певучем языке, показавшемся Гарнеру незнакомым, хотя одно время он увлекался изучением редких языков и диалектов. Но, прислушавшись к речи, он вспомнил: нищие халупы на грязных улицах, квохтанье домашней птицы и голодные шелудивые псы у заборов, а вдали контуры современного промышленного города. Ну конечно, это был один из парагвайских диалектов — гварани.

Внезапно Гарнер ощутил острый приступ животного страха. Он знал кое-что об этом диалекте и теперь, еще раз взглянув на кровавые символы на стенах, понял, что этим хотели сказать братья-близнецы — его ждала неминуемая и жестокая смерть.

— Я хочу, чтобы ты меня понял, — проговорил Хейтор, тяжелым взглядом янтарных глаз уставившись на агента.

— Можешь не отвечать, твои глаза все сказали за тебя, — произнес Антонио.

Вцепившись железной хваткой Гарнеру в плечо, Антонио легко поднялся на ноги, увлекая за собой и агента. Он потащил его в другой конец комнаты, как мешок с зерном. Носком ботинка Гарнер зацепился за петлю влажных блестящих кишок, и они потащились за ним. Со всего размаху швырнув агента о стену так, что тот едва не испустил дух, Антонио тут же рывком поднял его на ноги. Гарнеру показалось, что нарисованный на стене крест обжег ему лопатки. Тщетно пытался он стряхнуть с себя кровавую пелену боли и животного страха.

За спиной Антонио он увидел четвертый символ, которого раньше не заметил. Это был глаз — две дуги, но внутри этого глаза было два зрачка, что придавало рисунку жутковатый вид.

Лениво прикрыв глаза, словно крокодил под жаркими лучами полуденного солнца, Хейтор провел пальцем по сверкающему лезвию скальпеля.

— Здесь правят инстинкты. Разум остался там, за дверями этой комнаты.

— Сейчас ты откроешь для себя единственный закон Вселенной, — почти в самое ухо Гарнеру прошипел Антонио. — Чем меньше живое существо прислушивается к своим инстинктам, тем больше у него изъянов.

— Возьмем, к примеру, человека, — сказал Хейтор. — Матерь Божья!

— Он гордится своими пороками, — прошептал Антонио. — Он одержим своей способностью мыслить, которая и лишила его возможности прислушиваться к инстинктам, сделавшим из него то, что он есть.

— Вернее, чем он был, — поправил Хейтор, приближаясь к Гарнеру.

— И чем уже больше не является, — согласился Антонио.

— Для нас это игра, понимаете, сеньор? — Хейтор уже стоял прямо перед Гарнером.

— Единственная стоящая игра, — эхом отозвался Антонио.

— Единственное, что имеет для нас значение, — с улыбкой сказал Хейтор на особом диалекте гварани.

— Все остальное для нас просто не существует, — подтвердил Антонио.

Гарнеру показалось, что глаза Хейтора, словно светившиеся изнутри янтарным блеском, буравят его насквозь, и он невольно вскрикнул. Он задыхался, символы на стенах будто ожили перед его глазами, они пульсировали и испускали яркое сияние, затмевавшее даже свет юпитеров. Что это, гипноз или магия? Гарнер, выросший и воспитанный в мире технических чудес, сотворенных руками человека, был склонен к скептицизму. Где-то он читал статью о том, что гаитяне, проклятые шаманом племени, умирали только потому, что беспредельно верили в его власть над человеком. И в этом не было никакой мистики.

Словно прочитав мысли Гарнера, Хейтор приложил два пальца к сонной артерии, и тот ощутил пробежавшую по всему телу невольную дрожь. Ему показалось, что на его плечах устроился огромный питон и где-то глубоко внутри возник и стал разрастаться непонятный и не поддающийся контролю страх.