Возвращения домой

- Ты же не хочешь, чтобы я их обидела. Для тебя я готова на все, я твоя, но их обидеть я не могу. - В ее глазах отражалась страстная любовь и непреклонность. Она сказала: - Вот что я вынуждена предложить. Нам придется все скрывать. Я никогда не думала, что пойду на это, но я сделаю это ради тебя, сделаю, потому что не могу без тебя. Будем скрывать, я расскажу только Элен, чтобы иметь возможность уходить из дому; правда, я не сумею бывать у тебя чаще, чем один-два раза в неделю, но зато мы будем по-настоящему счастливы. Это выручит нас. Мы сможем так жить всю жизнь и будем счастливее, чем большинство людей.

Краска на ее щеках, обычно бледных, взволновала меня. Я отошел к камину. Я смотрел на нее и чувствовал, что никогда еще меня не влекло к ней с такой силой. На меня нахлынули воспоминания о нашей близости, о словах, которые мы шептали друг другу; меня потрясла случайно пришедшая на память сцена, как я поднял ее, обнаженную, перед зеркалом, - сцена эта пришла из такой глубины, что стала почти осязаемой.

Я думал также о том, как идеально было бы иметь ее своей любовницей; эта связь вознаградила бы меня тайными радостями, о которых я мечтал, ничего от меня не требуя, и избавила бы от необходимости менять мою жизнь.

Такого соблазна я еще никогда не испытывал.

Потом я услышал свой голос, хриплый и резкий:

- Нет.

- Почему нет?

- Я хочу все или ничего.

- Как это может быть?

- Так должно быть.

- Ты хочешь слишком многого.

- Думала ли ты, - спросил я, - во что превратится для тебя тайная связь? Сначала в ней будет своя прелесть, конечно, будет, - ведь тот, кто живет без тайны, всегда жаждет секретов и риска. Но вскоре тебе это надоест, ты увидишь, что все это лишь нагромождение лжи. Станешь все больше и больше тяготиться этой связью, она начнет омрачать твои отношения с другими людьми. Ты не привыкла обманывать. И поэтому не сможешь вести себя так, как тебе бы хотелось...

- Боюсь, ты прав, - сказала она. - Но если это избавит от боли других, то неужели я не сумею выдержать?

Стиснув рукой каминную доску, я ответил как мог просто:

- Меня не избавит.

- Этого я боялась.

- Я говорю не о ревности, а о том, чего лишаюсь. Если я соглашусь на твои условия, я потеряю то, чего больше всего хочу. Я сейчас думаю не о тебе, я думаю только о себе.

- Я рада, - сказала она.

- Я хочу, чтобы ты была со мной всегда. Я надеюсь, что мы будем счастливы, но поручиться за это не могу. Ведь ты знаешь лучше, чем кто-либо иной, что я не умею жить бок о бок с другим человеком. И если со мной не будет тебя, то не будет никого.

Она слушала меня, опустив голову и закрыв лицо руками; мне видны были только ее волосы.

- Я не должна отчаиваться, не должна, - наконец сказала она. - Но выхода я не вижу. - Она взглянула на меня ясными глазами и добавила: - Мне надо сказать тебе кое-что о Джеффри, хотя тебе это и не понравится.

- Говори, - отозвался я.

- Я не хочу делать из этого целую драму. Я очень хорошо отношусь к Джеффри, но меня не тянет к нему так, как к тебе. Я даже не уверена, очень ли я нужна ему...

- В чем же дело?

- Быть может, все и обойдется. Должна признаться, я на это надеялась. И продолжала: - Я его не знаю, да и никогда не знала так, как знаю тебя. Я не знаю, сильны ли его чувства. Вот восприятия у него сильны, он часто доволен собой, и его раздражают люди, которые не считают, как считает он, что жизнь проста.

Ей хотелось верить, что в этом можно найти оправдание. Она старательно гнала от себя сомнения. Ее слова, как и в прошлый раз, когда мы тайно встретились в кафе, были честны. Но как и в тот раз, она - да и я тоже сознавали, что это только слова. Она хотела верить, что не очень нужна ему. Я тоже хотел этому верить.

- Он всегда и во всем был ко мне предельно чуток и внимателен, - вдруг громко заговорила она. - Мне совершенно не в чем его упрекнуть. Как же я могу подойти к нему и сказать: "Ты был добр ко мне, спасибо, но теперь я ухожу от тебя, хотя и не могу объяснить почему".

- Я готов поговорить с ним, - сказал я.

- Ни за что, - пылко возразила она. - Я не хочу быть предметом обсуждения.

На мгновение гнев, нет, нечто более глубокое, чем гнев, блеснуло в ее глазах. Она улыбнулась мне.

- Прости, - сказала она. - Мне бы хотелось сердиться на него, а я злюсь на тебя. Ну а насчет того, чтобы обсудить меня, - добавила она, - то он, возможно, и не стал бы возражать, даже счел бы это, пожалуй, признаком хорошего воспитания. Но мы с тобой недостаточно воспитаны для этого.

- Я сделаю все, чтобы он понял, - сказал я.

- Не надо.

- Значит, это сделаешь ты?

- После того, что я сказала, ты не должен просить меня.

Я стоял возле камина в ярко освещенной комнате, глядя на диван, где сидела она. Занавеси еще не были задернуты, над парком висело черное зимнее небо. Напряжение достигло такого предела, что его не в силах была разрядить никакая ласка.

- Ты думаешь, мне по душе, что вся тяжесть ложится на тебя? - спросил я.

- Я сделаю все, но не это.

- Другой возможности нет.

- Умоляю тебя, - сказала она, - давай попробуем по-моему.